Селинунт, или Покои императора - страница 39

Весь этот эпизод моего пребывания у Атарассо проникнут духом эйфории и полной свободы. Было, конечно, то происшествие — я шел пешком на юг «сапога», и Сандра зацепила меня на повороте, — но не оно, счастливо разрешившись, заглушило мои природные инстинкты к бегству и независимости.

По частью непонятным мне самому причинам я согласился на одиночное заключение в этом замке, и только путаным переплетением далеких обстоятельств можно объяснить то, что я подчинился и принял его так легко.

Романическая сторона всего этого приключения, позволившего мне одновременно снова встретить Сандру и проникнуть в заветную обитель, быть введенным в которую я хотел больше всего на свете, конечно, тоже существовала. Я оказался вынужден прожить там несколько недель в каморке, куда попасть было можно только с покатых крыш и дозорного пути, так что этой главе моей жизни вполне подошло бы название «Мои казематы». Не отрицаю я и того, что столь неожиданная обстановка пробудила во мне в большей степени любопытство, нежели подозрения. После того как меня подобрали с обочины дороги, я очнулся в этих стенах, словно герой приключенческого романа, который остался лежать замертво на месте поединка, а потом незнакомые люди его нашли, перенесли в мансарду или в разбойничью пещеру, перевязали раны… или словно герой мелодрамы, который ради того, чтобы быть ближе к своей любовнице, позволяет запереть себя в шкафу.

Гораздо более реальной причиной этой длительной эйфории, хотя и менее очевидной для меня, была работа над рукописью, которую меня просили редактировать. Поначалу я воспринял это как долг вежливости по отношению к хозяину дома, пусть состояние его здоровья и не позволяло ему в данный момент меня принять и лично попросить о редакторской правке. В общем, своего рода плата за проживание. Но вот это времяпрепровождение, сначала призванное заполнить собой долгие часы бесконечных дней, стало изысканно питать собой ожидание прихода Сандры. Скука сменилась возбуждением, как будто эта игра, в которой меня просили поучаствовать, открыла мне новый путь, зажгла потухшие огни забытого праздника. Я чувствовал себя в этих стенах более свободным, выстраивая фразы, предлагая синонимы на полях, исправляя ляпсусы, стилистические и синтаксические ошибки, вычеркивая, а потом и добавляя от себя фразы ка черновиках, на страницах записных книжек — которые мне передавали изо дня в день, — а под конец присовокупляя целые абзацы, целые главы… конечно, более свободным, бесконечно более счастливым, чем когда-либо раньше, бродя по дорогам и при любых иных обстоятельствах. Надо сказать, что при всем моем уважении к Атарассо, я не относился серьезно к этим запискам и видел в них, скорее, пустую забаву великого ума. Создавая вариации на задаваемые таким образом темы, я действовал с тем меньшей робостью и щепетильностью, что прекрасно знал: мне не придется расплачиваться за свои «грехи», все это не будет иметь никаких последствий, ведь это всего-навсего способ занять мое время, выдуманный Сандрой.

Другой причиной эйфории было физическое согласие между нами обоими, гордость от того, что эта девушка, очутившаяся в моих объятиях, — дочь человека, за которым я гонялся так давно; наконец, чередование моего заточения и наших ночных прогулок. Они были нам наградой за все ограничения — разумеется, разные для обоих, — и позволяли размяться в спящем городе, не заботясь о приличиях или о том, что нас увидят, выследят или даже заберут в полицию. Полицейских в этот час почти не было, но Гриша со своими подручными мог погнаться за нами по пятам и все увидеть.

(Я еще вернусь к этому Грише, воевавшему наемником в Конго, а потом поступившему в шоферы к Андреасу Итало, а на самом деле бывшему его телохранителем, практически шефом охранки, в задачу которого входило присматривать за всем, что происходило снаружи и внутри кастелло, и руководить людьми, которых он сам нанимал, чтобы денно и нощно охранять ящики.) Возможность быть застигнутыми нас возбуждала. Запертые целыми днями, мы отказывались прятаться в тени, в укромных местах, безразличные к взглядам, которые могли быть на нас устремлены, прижавшиеся друг к другу, словно земля медленно колыхалась у нас под ногами.