Семейная фотография - страница 57

Ю л и я  И в а н о в н а. Рома! Он опасен!

Р о м а. Мне? Ха-ха!

Ю л и я  И в а н о в н а. Дело в том, что он… в Диночку… увлечен.

Р о м а (хохочет). Именно поэтому. В том-то все и дело. (Помолчав.) Я велел ему прийти. Сейчас он получит свое. Здесь. От нее — или я ничего не понимаю в женщинах.

Входит  Д и н а.

Итак, Диночка, решение принято: завтра мы регистрируемся. Юлия Ивановна согласилась.

Д и н а (невинно). Неужели вы решитесь жениться на этой уголовнице? Ведь за ней числятся два колье, четырнадцать перстней, двадцать одна пара золотых часов…

Р о м а. Принимаю ваш юмор и продолжаю: через неделю мы отбываем за рубеж. На полгода. Надеюсь, вы не возражаете?

Д и н а. Конечно, нет! Рома! Вы — само благородство! Взять за рубеж, дать свое имя женщине, которая тут же передаст его собаке…

Р о м а. Юлия Ивановна! Или пресеките эти шутки — и я остаюсь, или — я остаюсь, но пресеките эти шутки!

Входит  П а в е л  И в а н о в и ч. Он при всех орденах.

А вот и мой свидетель! Мать честная, вот это иконостас! Садитесь, уважаемый, вот сюда. Как вы себя чувствуете?

П а в е л  И в а н о в и ч (сдержанно). Благодарю.

Р о м а. Ну, вот и прекрасно. (Выстрелив в потолок пробкой, наливает всем шампанское. Обращаясь к Павлу Ивановичу.) Вам — первый тост.

Павел Иванович молча осушает бокал, встает, вышвыривает один за другим чемоданы Ромы в окно.

П а в е л  И в а н о в и ч (Дине). С вашего разрешения.

Д и н а. Разумеется.

Пауза.

Р о м а (Дине). Ну, вот что: вся ваша семья, начиная с этой старой овчарки и кончая вами — «девушкой в тридцать два года»…

Павел Иванович делает движение в сторону Ромы, но Дина останавливает его.

Д и н а (резко). Сидите! (Роме.) Продолжайте.

Р о м а. Я презираю вас… всех троих и поднимаю этот фужер — за себя. За таких, как я, за то, чтобы всегда и впредь, во все времена, при любой погоде нам быть сверху, бить сверху, жить сверху! Прозит! (Выпил бокал, швырнул его об пол.)

П а в е л  И в а н о в и ч. А теперь мой тост. (Молча вынул из кармана трофейный пистолет, подбросил его на ладони.) Узнаешь? Все я тебе могу простить, но что про этот маузер в милицию стукнул…

Рома пятится к двери.

Куда?!. Стой.

Рома замирает.

Да не трясись ты. (Стреляет в вазу, та разлетается на куски.) Пошел вон.

Пятясь к двери, Рома исчезает. Пауза. Возникает эхо войны. Слышит его только Павел Иванович да мы с вами.

(Оглядев все вокруг, долго смотрит на Юлию Ивановну, потом на Дину.) Что вы тут у себя поразвели? (Грохнул обоими кулаками по столу.) Да как вы посмели?! (Дине.) Поймите, наконец: вы же можете быть чисты, добры, прекрасны! Мы завоевали вам это. Вам просто на роду написано быть счастливой! Вам! Мне! Всем нам! (Уходит.)

Пауза.

Сцена притемняется. Снова высвечивается просцениум, угол старинного дома. На тумбе сидит  П а в е л  И в а н о в и ч, при орденах и медалях. Курит.

З а т е м н е н и е.

Н о н н а  Л ь в о в н а  Л е х ц о в а — директор канифольного завода, 25 лет.

С е р г е й  С е р г е е в и ч  Н е в е н ч а н н ы й — главный врач республиканской санинспекции, 27 лет.

С о л н ы ш к о в — геодезист, за 50 лет.

З а м м и н и с т р а  к о м м у н а л ь н о г о  х о з я й с т в а, за 40 лет.

Х у д о ж н и к, 25 лет.

Т о т, к о т о р ы й  п р о т и в, за 50 лет.

Ф е д о с ь я.

Д е ж у р н а я  г о с т и н и ц ы.

Действие происходит в одном из северных районов страны.

Майским вечером в шестиместном номере районной гостиницы с газетой в руках валяется на койке единственный клиент — Т о т, к о т о р ы й  п р о т и в. Сказать про него, что он молод и красив, значило бы сильно погрешить против истины. Оглушительно и невнятно голосит радио. Вбегает  Д е ж у р н а я, выключает радио, поспешно заправляет койки, прибирает на столе. Тот, который против, молча наблюдает за ней.

Т о т, к о т о р ы й  п р о т и в. Когда я захожу в женский номер, то я стучу.

Д е ж у р н а я. Ой, ладно уж, виновата, забегалась совсем, одна на всю гостиницу — носишься как угорелая. Ну и накурили вы, насорили — один за десятерых. Сейчас к вам сюда клиентов переселять буду, из одноместных.