Семья Тибо. Том 1 - страница 13

— Во всяком случае, отец у него вертопрах… В Мезоне{4} никто их не принимает; с ними едва здороваются. Да, нечего сказать, умеет твой братец выбирать знакомых!

— Так вот, — продолжал аббат, — мы вернулись из лицея, вооружённые всеми необходимыми сведениями. И уже собирались произвести расследование по всем правилам, как вдруг вчера, в субботу, в начале утренних занятий наш друг Жако ворвался к нам в кабинет. Ворвался, в полном смысле этого слова. Бледный, зубы стиснуты. И прямо с порога, даже не поздоровавшись, стал кричать: «У меня украли книги, записи!..» Мы обратили его внимание на крайнюю непристойность его поведения. Но он не желал ничего слушать. Глаза его, всегда светлые, потемнели от гнева: «Это вы украли мою тетрадь, — кричал он, — это вы!» Он даже сказал нам, — добавил аббат с глуповатой улыбкой: — «Если вы посмеете её прочесть, я покончу с собой!» Мы попытались действовать на него лаской. Он не дал нам говорить: «Где моя тетрадь? Верните мне её! Я тут всё у вас переломаю, если мне её не вернут!» И прежде чем мы успели ему помешать, он схватил с нашего письменного стола хрустальное пресс-папье, — вы помните его, Антуан? — сувенир, который наши бывшие воспитанники привезли нам из Пюи-де-Дом{5}, — и с размаху швырнул в мраморный камин. Это пустяк, — поспешил добавить аббат в ответ на сконфуженный жест г‑на Тибо, — мы вспомнили об этой мелочи лишь для того, чтобы показать вам, до какой степени возбуждения дошёл наш дорогой мальчик. Потом он стал кататься по полу, с ним начался настоящий нервный припадок. Нам удалось схватить его, втолкнуть в маленькую классную комнату, смежную с нашим кабинетом, и запереть на ключ.

— Ах, — произнёс г‑н Тибо, вздевая вверх кулаки, — бывают дни, когда он точно одержимый! Спросите у Антуана — разве не приходил он на наших глазах — из-за сущей безделицы — в такое неистовство, что мы, конечно, сдавались; весь посинеет, на шее вздуются вены, — кажется, ещё миг, и задушит кого-нибудь от ярости!

— Ну, все Тибо отличаются вспыльчивостью, — констатировал Антуан, всем своим видом показывая, что он ничуть этим не огорчён, и аббат счёл своим долгом снисходительно улыбнуться.

— Когда через час мы отперли дверь, — продолжал он, — Жак сидел за столом, зажав голову ладонями. Он посмотрел на нас ужасным взглядом; глаза у него были сухие. Мы потребовали извинений, он не отвечал ни слова. Безропотно проследовал он за нами в наш кабинет — с упрямым видом, взлохмаченный, уставясь глазами в пол. По нашему настоянию он подобрал обломки злосчастного пресс-папье, но нам так и не удалось выжать из него ни слова. Тогда мы отвели его в часовню и решили оставить на какое-то время наедине с господом. Потом мы вернулись и преклонили возле него колена. В этот момент нам показалось, что он перед нашим приходом плакал; но в часовне было темно, и мы не решились бы это утверждать. Прочитав вполголоса несколько молитв, мы обратились затем к нему с увещеваниями, живописали ему страдания отца, когда он узнает, что плохой товарищ осквернил чистоту его дорогого ребёнка. Скрестив руки и подняв голову, он глядел на алтарь и, казалось, нас не слышал. Видя, что его упрямство ещё не сломлено, мы отвели его в класс. Он оставался там до вечера на своём месте, по-прежнему скрестив руки, не раскрывая учебника. Мы делали вид, что ничего не замечаем. В семь часов он ушёл, как обычно, — однако не попрощался с нами. Вот и вся история, сударь, — заключил аббат с большим воодушевлением. — Прежде чем ввести вас в курс дела, мы ожидали сообщений о том, какие меры примет инспектор лицея в отношении этого субъекта по имени Фонтанен; нет сомнения в том, что его просто исключат. Но сейчас, видя, как вы встревожены…

— Господин аббат, — прервал его г‑н Тибо, переводя дыхание, как после быстрого бега, — я в отчаянии, ничего другого не могу вам сказать! Когда думаю о том, какие ещё сюрпризы ожидают нас при таких задатках… Я просто в отчаянии, — повторил он задумчиво, почти шёпотом и застыл, вытянув вперёд шею и упёршись руками в бёдра. Веки его были опущены, и, если бы не едва заметное подёргивание нижней губы, прикрытой седеющими усами и белой бородкой, могло показаться, что он спит.