Семья Тибо. Том 1 - страница 33

Молчаливая улыбка Даниэля усмирила Жака, и он снова впился зубами в кусок хлеба. Нижняя часть лица была у него довольно вульгарной: семейная челюсть Тибо, слишком большой рот с потрескавшимися губами, рот некрасивый, но выразительный, чувственный, властный. Он поднял голову.

— Вот увидишь, я знаю, — сказал он, — в Тунисе легко прожить! Любого, кто только захочет, нанимают на рисовые плантации; и там все жуют бетель, это просто замечательно… Нам сразу заплатят, и мы до отвала наедимся фиников, мандаринов, гуайяв…

— Мы им напишем оттуда, — рискнул вставить Даниэль.

— Может быть, — осадил его Жак, встряхивая рыжим чубом. — Но только когда мы как следует устроимся и они увидят, что мы прекрасно обходимся и без них.

Помолчали. Даниэль перестал есть и теперь глядел на черневшие перед ним широкие корпуса судов, на грузчиков, сновавших по залитым солнечными лучами плитам, на ослепительный горизонт, сверкавший сквозь путаницу мачт и снастей; он старался не думать о матери, и зрелище порта помогало ему в этой тяжкой борьбе.

Главное было попасть вечером на борт «Лафайета».

Официант в кафе объяснил им, где находится транспортное агентство. На стенах агентства были развешены таблицы стоимости пассажирских билетов. Даниэль наклонился к окошку.

— Сударь, отец послал меня взять два билета третьего класса до Туниса.

— Отец? — спросил старик кассир, не отрываясь от работы.

Над ворохом бумаг виднелись только седые космы. Он ещё долго что-то писал. У мальчиков упало сердце.

— Так вот, — наконец произнёс он, не поднимая головы, — скажи ему, чтобы он пришёл сюда сам и с документами, ясно?

Они чувствовали на себе изучающие взгляды служащих. Не отвечая, они выскользнули из агентства. Жак яростно сунул руки в карманы. Воображение подсказывало ему десяток различных уловок: поступить юнгами, или попасть на пароход в заколоченном ящике, вместе с продуктами, или, ещё лучше, нанять лодку и идти вдоль побережья короткими переходами к Гибралтару, и оттуда к Марокко, а вечерами заходить в порты, играть под окнами постоялых дворов на окарине и собирать деньги на пропитание.

Даниэль размышлял; он опять услыхал некое тайное предостережение. Это было уже не впервые за время побега. Но на этот раз он больше не мог себя обманывать, нужно было взглянуть правде в глаза: внутри него недовольно звучал внутренний голос, который не одобрял его поступков.

— А если нам спрятаться хорошенько и остаться в Марселе? — предложил он.

— Не пройдёт и двух дней, как нас выследят, — возразил Жак, пожимая плечами. — Нас уже сегодня ищут по всей стране, можешь быть уверен.

Даниэль увидел дом, увидел мать, которая в тревоге расспрашивает Женни; потом она идёт в лицей, к инспектору, — может быть, тот знает, куда делся её сын.

— Послушай, — сказал он. Ему стало трудно дышать; он направился к скамейке, оба сели. — Сейчас самое время всё обсудить, — продолжал он, собрав всё своё мужество. — В конце концов, если они нас поищут как следует двое-трое суток, — разве это не будет для них достаточным наказанием?

Жак стиснул кулаки.

— Нет, нет и нет! — завопил он. — Ты уже успел обо всём забыть? — Его нервное тело так напряглось, что он не сидел на скамье, а привалился к её спинке, точно колода. Его глаза пылали ненавистью к школе, к аббату, к лицею, к инспектору, к отцу, к обществу, к всеобщей несправедливости. — Они никогда нам не поверят! — крикнул он. Его голос стал хриплым. — Они украли нашу серую тетрадь! Они не понимают, не могут понять! Посмотрел бы ты на аббата, когда он пытался вытянуть из меня признание! Его слащавый вид! Раз ты протестант, значит, способен на всё!..

Он стыдливо отвёл взгляд. Даниэль опустил глаза; жестокая боль пронзила его при мысли, что эти гнусные подозрения могут коснуться его матери. Он пробормотал:

— Ты думаешь, они расскажут маме?..

Но Жак не слушал.

— Нет, нет и нет! — кричал он. — Ты помнишь наш уговор? Разве что-нибудь изменилось? Довольно с нас издевательств! Будет! Когда мы им покажем — не на словах, а на деле, — кто мы такие, когда мы покажем, что в них не нуждаемся, ты увидишь, как они станут нас уважать! Решение может быть только одно: уехать из Франции и самим зарабатывать себе на жизнь, вот! И уж тогда написать им, где мы, и поставить свои условия, заявить, что мы с тобой хотим остаться друзьями и быть свободными, потому что у нас дружба до гроба! — Он замолчал, стараясь побороть волнение, и добавил уже спокойно: — Иначе, ведь я тебе говорил, я покончу с собой.