Сэр Орфео - страница 3
Бакланов, цапель, уток — всех
Пугнув, пускают ловчих птиц,
И каждый сокол мечет ниц
Свою добычу, взявши слету.
Орфео, глядя на охоту,
Вскричал, смеясь: «Ей — ей! занятье
Чудесное! Хочу принять я
Участье в нем, как встарь». И вот,
К одной из леди он идет,
И с нею оказавшись рядом,
Ее окидывает взглядом
И узнает: пред ним она —
Его пропавшая жена.
Она глядит, и он глядит.
Она молчит, и он молчит.
Но королева, видя, сколь
Он изнурен, ее король,
Слезу ронила из очей.
И тут же подскакали к ней
И прочь влекут ее подруги —
Встречаться не должны супруги.
«Увы, — вскричал Орфео, — ныне
Неужто не умру в пустыне?
Увы! Узрев ее, не властен
Я умереть. Сколь я несчастен!
Увы! Зачем мне жизнь нужна,
Коль я жене и мне жена
Не молвили при встрече слова.
Увы! Разбито сердце снова!» —
И молвил он: «Во имя Бога,
Куда бы ни вела дорога,
Пойду за ними следом. Впредь
Равно мне жить иль умереть».
В плаще и с арфой за спиной
Он поспешает за женой —
Ни разу не препнулись ноги
О ствол иль камень на дороге.
Въезжают леди в горный склон,
Бесстрашный, следом входит он,
И добрых мили три во тьме
Преодолевши в том холме,
Попал в страну, где столько света —
Как солнца в солнечное лето.
И там, середь пустой, зеленой
Равнины гладкой — нет на оной
Холмов и долов — видит он,
Чудесный замок возведен.
Стоит твердыня короля,
А вкруг нее из хрусталя
Сверкают стены, и хранят их
Сто башен мощных и зубчатых
И рвы, из коих злато ярки
Стенных опор восходят арки,
На кровлях же по верхотуре
Горят эмали и глазури,
А изнутри все помещенья —
Сплошь драгоценные каменья,
И даже всякая колонна
Сверкает глянцем, позлащенна.
Всегда светло там, в той земле:
Во мраке ночи и во мгле
Играют самоцветы светом
Ярчайшим солнца в полдень летом.
Всего, что есть там, не осмыслить,
Ни описать, ни перечислить!
И обозревши этот край,
Решил Орфео: «Се есть рай!»
Въезжают всадницы в ворота,
Ему туда ж войти охота,
Стучит он в створы со всех сил,
Привратник тут же вопросил:
Чего он хочет, кто таков?
«Я менестрель, и петь готов!
Коль то в охотку королю,
Его, ей — ей, повеселю».
Привратник снял с ворот запор
И пропустил его во двор.
И там, внутри высоких стен,
Толпу людей, попавших в плен,
Он зрит и созерцает их,
Как будто мертвых, но живых,
И обезглавленных, и многих
Калек безруких иль безногих:
Кто — вовсе на куски разъятый,
Кто — на цепи как бесноватый,
Кто — подавившийся едой,
Кто — захлебнувшийся водой,
Кто — сидя на своем коне,
Кто — заживо горя в огне,
А жены — в родах; и лежит
Иной, как труп, иной блажит,
Как сумасшедший, а иной
Как будто спит в полдневный зной,
И все застыли — как кого
Застигло в мире волшебство.
Он видит: привитое древо,
Эуридица, королева,
Под ним лежит, сомкнувши вежды, —
Узнал он женины одежды.
И вот, прошед среди толпы,
Он в тронный зал свои стопы
Направил, и увидел он:
Под пышным балдахином трон,
На нем — владеющий страной
Король с красавицей — женой;
Венцы на них и весь наряд
Столь ярки, что глаза слепят.
Вошел Орфео в дивный зал,
Пред троном на колени стал
И молвил: «Испытать изволь
Мое искусство, о король!»
Король в ответ: «Ты, человече,
Как смел прийти и молвить речи?
Ибо ни я, ни кто другой
Не посылали за тобой.
Ибо в страну мою вовек
Не смел явиться человек,
Храбрец или безумец, коль
Не приглашал его король!»
«Милорд, поверь, я в самом деле
Певец бродячий. Менестрели
Имеют все один обычай:
В палаты, не блюдя приличий,
Войти и предложить пример
Искусства своего, мой сэр».
И севши на пол перед троном,
Он арфу взял и струны тронул,
И дивный звук из них извлек —
Он так играл, как только мог!
И каждый, кто в том замке жил,
К нему приблизиться спешил,
И все у ног его сидели —
Столь сладкозвучно струны пели.
Король на троне, нем и тих,
Завороженный, слушал их,
Дивясь звучанию немало;
И королева тож внимала.
Когда же смолкнула музыка,
Измолвил слово тот владыка:
«Твое искусство мне по нраву,
И все, что хочешь, ты по праву
Получишь — вот твоя награда.
Скажи, чего же тебе надо?»
Сказал Орфео: «Сэр король,
Молю тебя, отдать изволь
Прекрасную мне леди ту,
Что спит под яблоней в цвету».
«Ну нет! Вы двое не чета!
Она прекрасна и чиста,
А ты — ты черен, груб и худ.
И не проси — напрасный труд.
Она и ты! — ужасно ведь
Ее с тобою рядом зреть!»