Сердца в броне - страница 19

— Хотят ударить в спину, — скороговоркой выпалил Горячев. — Нате‑ка выкусите. — Он подобрал пулемет, стремительно выскочил из воронки и бросился группе наперехват. Пробежал метров сорок и, заметив крутолобый валун на'краю небольшой канавки, залег за ним.

Медленно тянулись секунды. С замиранием билось сердце. От напряжения слезились глаза. Враг подходил все ближе и ближе.

«Подпущу еще метров на двадцать, — думал лейтенант, — и хлестну длинной, на весь последний диск, очередью». Он положил палец на спуск, прижал к плечу пулемет и вдруг ощутил его всем своим существом. Они составляли сейчас одно целое — человек и его оружие. И ничто не страшило Горячева. Он знал: немцы не пройдут!

«Пора!» — Линия прицеливания уперлась в грудь офицера, немного повыше пояса. Палец плавно нажал спуск. Офицер, пошатнувшись, клюнул головой землю. Взмахнув высоко руками, вслед за ним повалились еще два фашиста. Остальные остановились, потом повернули и бросились к развалинам. Пулемет, отбивая дробную чечетку, поливал убегавших свинцом.

Но вот в перестук пулемета вплелся глухой рев танкового мотора. Над развалинами белого ракушечника замаячил темный силуэт танковой башни, затем показался и весь броневой корпус. Командирский танк третьего взвода, зайдя с тыла, утюжил развалины и траншеи, уничтожая оставшихся в живых гитлеровцев.

Лейтенант Горячев с пулеметом в руках поднялся во весь рост. К нему подошел механик–водитель. Метрах в ста от них в сером мареве февральского дня стоял черный обуглившийся корпус их боевой машины. Она все еще дымилась. Едкий запах сгоревшей. резины висел в воздухе. Танкисты сняли ребристые шлемы и, склонив головы, несколько секунд стояли в молчаливом раздумье.

Через несколько дней после взятия Тулумчака перед строем танкового батальона командир 55–й танковой бригады полковник М. Д. Синенко зачитал приказ Военного Совета Крымского фронта о вручении лейтенанту Горячеву Василию Абрамовичу ордена Красного Знамени.

Сквозь редкие разрывы взъерошенных серовато–дымчатых облаков брызнул луч нырнувшего в седловину гор неулыбчивого солнца. Сырой ветерок пахнул в лицо едким запахом сгоревшего тола и пороховой гари. На вспаханную, копанную и перекопанную снарядами землю тяжело опускались завитые клубы дыма и пыли. Прогремел последний орудийный выстрел. Короткими очередями, словно выбросив остатки накопившейся за день злобы, выстрелили станковые пулеметы. И стало непривычно тихо впервые за три дня, в течение которых войска 51–й армии Крымского фронта безрезультатно пытались овладеть господствующей высотой юго–западнее селения Корпечь. Это была не простая высота, а ключевая позиция укрепленного района фашистов Кой–Асан–Владиславовка. Вот почему немцы так сражались за нее.

Сегодня, в этот третий день, 19 марта 1942 года, бой был особенно злым и напряженным. Отлично разобравшись в замыслах нашего командования, гитлеровцы держали оборону намертво, с решимостью обреченных. Большие потери не останавливали их. Они до десяти раз переходили в контратаки. Дважды им удавалось добираться до нашей передней траншеи, и дважды наши подразделения отбрасывали их назад дружными и энергичными ударами.

Тысячи снарядов и мин изрешетили узкую, километра в полтора шириной, полоску Крымской земли. Казалось, еще и сейчас, когда уже не стало слышно выстрелов, она продолжала вздрагивать и покачиваться. Куда ни глянь, везде следы недавней битвы: желтыми струйками дыма дышат разновеликие воронки; слезится бурая, вывороченная взрывами глина; у наспех отрытых окопчиков кое–где валяются целые и разбитые винтовки, исковерканные автоматы, кучи почерневших стреляных гильз, подсумки с обоймами и брезентовые сумки с ручными гранатами, стальные каски со светящимися отверстиями и рваные, окровавленные плащ–палатки. Между снарядными воронками и разрушенными окопами — изуродованные трупы — немного’в серых шинелях и много — в грязно–зеленых. От переднего края, где все еще что‑то горело и ухало, в пропитанной кровью, покрытой копотью и грязью одежде ковыляли раненые. Одни из них брели самостоятельно, опираясь на автомат или винтовку, других поддерживали сопровождавшие их товарищи. Это было печальное зрелище. И даже привычные ко всему фронтовики в изумлении замирали перед ним, точно только сейчас сообразив, что ведь и их могла постичь та же судьба.