Сердца в броне - страница 20
По полю, не спеша, бродят солдаты специальной команды с лопатами в руках. Углубив бомбовую воронку, бережно укладывают в братскую могилу тех, кто погиб, и так же неторопливо забрасывают ее прокопченными комьями земли.
В надвигающихся сумерках смутно видны черные силуэты танков. Они стоят и на «ничейной» земле и за передним краем противника. Одни подбиты снарядами, другие разворочены противотанковыми минами, третьи сгорели. Некоторые еще дымятся.
За три дня их осталось на поле боя много. 40–я танковая бригада подполковника Калинина вышла из последнего боя только с шестью оставшимися на ходу «тридцатьчетверками», а отдельный танковый батальон — с тремя Т-26. Урча моторами, они сосредоточиваются за восточными скатами высоты 28,2.
Здесь, в неглубоком капонире, вкусно дымится походная кухня. Раскаленные крошки крымского ракушечника, проваливаясь сквозь колосниковые решетки, ярко–белыми звездочками падают на утрамбованный суглинок. Их подхватывает ветерок и щедро разбрасывает вокруг, от чего местность выглядит усыпанной светлячками. Дрова на Керченском полуострове редкость: их привозили из‑за моря, а кухни отапливались пиленым ракушечником, предварительно пропитанным дизельным топливом или керосином.
Каменистые скаты высоты изрезаны узкими, как щели, окопами и ходами сообщения. Окольцованные песчаными брустверами, лисьими норами, затаились индивидуальные ячейки истребителей танков.
Некоторые блиндажи и ходы сообщения сильно пострадали от мин и снарядов, разрушены авиабомбами. Глубокие бомбовые воронки поднимаются по скатам к самой вершине высоты.
За обратными скатами высоты в нескольких блиндажах, соединенных между собой ходами сообщения,'разместился КП армии. Вместо бревенчатых накатов блиндажи перекрыты стальными рамами от разбитых немецких автомашин и кусками горелого листового железа, а поверх всего этого — толстый слой грунта. Узкие входы завешаны пестрыми трофейными палатками. На вершине высоты большой блиндаж. Он весь ушел в грунт и с первого взгляда почти не виден. Но стоит приглядеться внимательней, как замечаешь черную полоску на уровне земли— амбразуру, надежно прикрытую козырьком наката. Здесь наблюдательный пункт.
На крутых склонах и в глубоких лощинах уже попахивало свежей молодой травой. Кое–где от огня и проходивших по ней технике и людей она пожухла, стала рыжеватой, а иногда ее низкорослые поникшие верхушки плакали крошечными черно–маслянистыми слезами — следы, оставленные машинами. Плакали — тоже беззвучно.
Но вот что‑то зашевелилось, послышался мерный топот сапог, осторожный лязг железа, шуршащий всплеск пыли. Больше не было тишины. Подтягиваясь к передовой, шагали солдаты.
Темнота сгущалась. Когда рассветет, все начнется сначала. А пока под ее спасительным покровительством накапливались силы для завтрашнего боя: подтягивались к передовой новые подразделения, чинилось оружие, ремонтировалась техника.
Километрах в пяти от переднего края, среди развалин селения Симисотки, приютилась подвижная танкоремонтная база. Ее ремонтные бригады обосновались в полуразрушенном сарае — бывшей МТС. У этих людей тяжелая и сложная работа. Кто думает, что им на войне легче и безопаснее, тот ошибается. Ремонтники гибнут, как и другие солдаты: то их накрывает вражеская артиллерия, то им самим приходится ползти на передовую, чтобы привести в чувство заглохшую машину. У себя на базе они работают день и ночь. Словно опытные хирурги, «потрошат» они стальные организмы танков: меняют моторы, заваривают пробоины, сращивают гусеницы. Отсюда каждый день, как из госпиталя, «выписываются» и возвращаются в строй боевые машины.
В чудом уцелевшей эмтээсовской кузне день и ночь жужжат походные горны. Слышится дробный, как будто еще из довоенных времен, перестук молотков.
Здесь работает много людей различных специальностей и, если бы не страшные язвы войны вокруг, могло бы показаться, что идет в МТС обычная подготовка к весеннему севу, и потому так много суеты, перебранки, рабочего гомона.
Но ремонтировали тут не тракторы, а танки, которые еще недавно дышали жаром и огнем, шли напролом сквозь вражеские заслоны, пока не застыли, остановленные снарядами. Машины отбуксировали сюда, и сейчас другие люди, не те, которые сидели в них и управляли ими, будут выстукивать их железные тела, чинить их, латать. И эти люди по зияющим пробоинам и застывшим пятнам крови будут хорошо читать историю недавнего боя, читать молчаливо, про себя и так же молчаливо сокрушаться судьбой танкистов, скрывая свою боль и тоску остервенелой, до ломоты в костях, работой.