Сердца в строю - страница 16
Полковник поморщился и снова метнул сердитый взгляд в сторону молчавшего Гусева:
— В шесть утра мост саперы взорвут. Арьергардные подразделения переправятся вот здесь. Брод есть. У нас такой план: оставить небольшой заслон на этом берегу. Для противника будет неожиданностью — немец ведь по шаблону думает. Задержится. И позволит дивизии выйти на новый рубеж. Ясно? — Пожевав губами, спросил мягче: — Сколько в роте бойцов?
— Сорок шесть.
— Не густо. — На минуту задумался, потом решительно махнул рукой: — Ну, да все равно! Вам задание: прикрыть брод на этом берегу. Роту усилим батареей противотанковых пушек. Держаться до…
Полковник замялся и глянул в темный угол избы, словно ожидал, что сидящий там Гусев придет на помощь в этом не очень приятном разговоре.
— Понимаю, — кивнул головой Верховцев. — Задание выполним.
— Вот и отлично. Во всяком случае, нужно продержаться минимум до восемнадцати часов. Подробно вас проинструктирует начальник штаба дивизии. Он в соседней избе. Есть вопросы?
— Разрешите обратиться с просьбой.
Полковник насторожился:
— Что такое?
— Политрук моей роты получил известие, что его жена и ребенок находятся в госпитале в Можайске. Под бомбежку попали. Жена при смерти. Я обещал, что, когда перейдем реку, буду ходатайствовать о предоставлении ему…
Полковник неодобрительно покачал головой:
— Не время. Как же вы без политрука будете? Сами понимаете, что…
— Не беспокойтесь. Народ в роте хороший. Приказ выполним.
— Через час моя машина идет в штаб армии. Пусть политрук собирается в дорогу, — проговорил полковник и быстрым привычным движением сложил карту, испещренную красными и синими пометками.
— Спасибо, товарищ полковник. Разрешите идти?
Полковник встал, заслонив спиной лампу.
— Желаю удачи!
Гусев вышел из своего угла, взял Верховцева за локоть:
— Ну, прощай, Алексей Николаевич! Кому-то ведь надо… А любого на такое дело не пошлешь. Тебе ж я как самому себе верю. — Гусев замолчал. Левое веко дернулось, отчего лицо командира сразу стало больным. Тихо добавил: — Если родным надо что передать, то…
— Благодарю, Андрей Федорович!
Гусев нащупал руку Верховцева и крепко сжал своей горячей рукой.
— Прощай, дорогой!
Командиры взводов в ожидании возвращения Верховцева собрались в его избе. Курили, прикидывали, зачем среди ночи командиру полка понадобился капитан.
— На том берегу оборону займем. Факт! — как всегда, безапелляционным тоном утверждал Витенков, самый молодой из офицеров, живой, скорый на решения. — Хватит отходить. Сейчас у бойцов на фашистов такая злость, что зубами рвать будут — дай только команду. Я-то знаю!
— Пора бы! — вздохнул командир первого взвода Окунь, остроносый, с темной, словно дубленой, кожей худого лица. — Осточертело это отступление — хуже горькой редьки! — и зло сплюнул через потрескавшуюся губу.
Политрук Федор Иванович Чукреев сидел возле лампы и перешивал пуговицы у новой гимнастерки — ворот был широк для его морщинистой и от загара черной, как голенище, шеи. Лицо политрука с запавшими глазами было спокойным, только губы, словно свела их судорога, намертво сжаты. Чукреев не принимал участия в разговоре и даже не слышал, о чем говорят командиры. Со вчерашнего дня, когда пришло известие, что Люба тяжело ранена и лежит в госпитале и с нею Зиночка, политрука словно подменили. Что бы ни делал он, чем бы ни занимался, мысли его все возвращались к жене и дочке. Вот и сейчас он рассчитывал, сколько времени займет дорога в Можайск, застанет ли в живых жену, что будет делать с дочкой. В Можайске нет ни родных, ни знакомых — хоть в полк вези сиротку!
Когда Верховцев вошел в избу, на всех лицах был один вопрос:
— Что?
Коротко изложил командир задачу, поставленную перед ротой. Говорил о ней как о трудном, но отнюдь не чрезвычайном задании. Впрочем, командиры взводов были людьми военными, отлично знали, что значит прикрывать отход войск до последней возможности, и не требовали, чтобы Верховцев ставил все точки над «и». Но по тому, как они встали, подтягивая ремни, по лицам, нахмуренным и озабоченным, Верховцев видел, что они ясно поняли смысл предстоящего. Витенков задумчиво смотрел на огонь, проговорил вполголоса: