Сердце-озеро - страница 5
Получили мы наказ!
Гоношатся, сеют смуту:
— Чо зазря деньгой сорить!
Не раздаривать кому-то —
В землю надобно зарыть.
Кто людишки те? С завода?
Деревенского ли рода?
Лапти вбок, онучи вкось,
Рты разинут, как ворота —
Все нутро видать насквозь.
Нацепили армяки,
А осанкой важные…
«Э-э! — смекнули мужики, —
Не иначе — стражники».
Штука знатная — догадка!
Пораскинули умом,
Столковались впереглядку
И ударили челом:
— Ваши речи любо слушать,
Благодарствуем за честь,
Просим милости откушать,
Рады чарочку поднесть.
Почивайте до рассвета —
Выйдем в горы по росе.
Вона — в трех мешках монеты,
Да засыпаны не все:
В тайном месте по подвалам
Медяки лежат навалом,
Надо клады, так и быть,
Под завязочки набить.
За столами угощали,
Верных корчили рабов,
Пенной брагой накачали
Из купецких погребов.
С первой бочки гости набок,
Со второй — ни в зуб ногой,
Храп несется из-под лавок,
А слыхать за Уреньгой.
Мужикам того и надо,
Им теперь сам черт не брат:
Государевой наградой
Наделяют всех подряд.
Да не ищут в бедном доме
Ни вдовицы, ни сирот:
Будут слезы, будут вдовы —
Не гульба — война идет!
Долго в сенцах шуровали,
Пряча в бороды смешки.
Господа глаза продрали,
Спохватились:
— Где мешки?..
Располны стоят кули,
Где вечор поставили,
Знать, за ночку огребли
Не копейки, а рубли —
Ладно дело справили!
В шесть ладоней воры плещут,
Шепотками душу тешат
При Ахматке (все равно
Малый глупый, как бревно).
Оникея да Мокея
Тоже колики свели:
— Удавились бы злодеи,
Кабы глянули в кули!
Путь далек, да шаг — не скор,
Завертелся разговор…
— Гору мы сыскали в чаще,
Спрячем деньги не в назем,
На коленках не дотащим —
На карачках доползем…
— Что ж, пластайтесь, коль не жалко
Под мешками спины мять.
Хороша у вас смекалка,
Да и нам не занимать…
— А-ла-ла! — поет Ахматка. —
Оникей! Мокей-ака!
Господа большим лопатка
Скоро нам чик-чик башка…
На откосах без тропы
Лиходеи рвут пупы.
Темь в глазах, в лодыжках дрожь,
Мужикам шипят:
— Не трожь!
Мы и сами, мол, с усами,
Пособляй, да не перечь,
В яме клад схороним сами,
Сами будем и стеречь.
На горе размяли спины —
Понужают:
— Ну да ну!
Ройте два на два аршина,
Две сажени в глубину!
— Мне, — степенно молвил дед, —
Девяносто лет в обед,
Об одной ноге солдат,
А немой Ахматка — млад,
Дело сгубим, сами сгинем,
Вам скорей оно с руки.
Мы ж кулечки вам подкинем,
Пусть лежат, как мертвяки.
Принялись — не стали спорить —
Перво-наперво не в лад,
А потом пошли проворить
Так, что дым из-под лопат.
Вот уже до плеч зарылись,
Вот уже и шапки скрылись…
Вот — портками на веревке,
Потому как нет ведра,
Оникей с Ахматкой ловко
Землю тащат на-гора.
К ночи вылезли из кожи
Да в три глотки ну орать:
— Подавай!
— Не рви рогожи!
— Да гляди, не воровать!
Шмякнул куль, вдавил в землицу,
Спины выгнул кочергой.
Тут бы им угомониться,
А они:
— Вали другой!
Мужики не душегубы:
— Нате вервие! — кричат.
А у тех трясутся губы
Да поджилочки трещат.
— Подавайте, все едино! —
Верещат из-под кулей —
Даже в смертную годину
Им деньга всего милей!
Третий был тяжеле двух —
Из злодеев вышиб дух.
Мужики шапчонки сняли:
— Эка скаредная прыть!
— Не по воле мы бросали…
— Грех не наш — велели сами.
— Видно, так тому и быть…
Обмахнули лбы перстами:
— Мертвых надобно зарыть…
Может, в сказе мало толку,
Может, что-то и приврут,
Как веревочку совьют,
Но не зря в народе горку
Пугачевскою зовут:
Двести лет на ней бессменно
Клад злодеи сторожат
И не знают, что каменья
Вместо денег там лежат.
ИГНАТЬЕВСКАЯ ПЕЩЕРА
Беглец
Сопки забайкальские на страже,
И под кровом кованого льда
Не вздохнет, не ворохнется даже
В день апрельский речка Ингода.
Сопки забайкальские суровы,
Слушают вострее часовых,
Как бряцают ржавые оковы
В их груди, в мерзлотах вековых.
За четыре дня до ранней пасхи,
В белый день, в забытый черный год,
Там, во мгле глубокой рудной пасти,
Сатана толкнул крепленый свод.
К ночи на раскопанном завале,
Разгоняя звон во все концы,
Кандалы с покойников сбивали
Для живых живые мертвецы.
Вдруг кузнец под обручем железным
Ощутил биенье теплых жил:
— Этот не отмаялся, болезный, —
Он вздохнул — и страже доложил.
Жив, чтобы бессрочно, безысходно —
В цепи и под землю — навсегда,
Чтобы день за днем и год за годом
Снова голод, окрики, руда…
А сегодня — лазаретный ужин,