Сердечная подруга - страница 16
Время от времени миссис Уэзерби присоединялась ко мне, чтобы отдохнуть и выпить чашечку чая. Я никогда не любил чай, предпочитая более крепкий и пряный вкус кофе, но приготовляемый ею напиток был великолепен. Оказалось, что заваривание чая – целое искусство. Тяжелый поднос, который она ставила на столик перед нами, заварочный чайничек с благоухающим бергамотом чаем «Earl Grey», сахар в глиняном горшочке – все это стало для меня символом наших разговоров. Убедившись, что чай успел настояться, она наливала мне чашечку и неизменно спрашивала: «Milk? Sugar?»,[8]а потом наполняла свою чашку.
Однажды утром начался мелкий дождик, первый со дня нашего приезда. Миссис Уэзерби предложила мне осмотреть особняк. Мы переходили из комнаты в комнату, и хозяйка дома обращала мое внимание то на декоративный элемент из искусственного мрамора, то на фрагмент мозаики. У каждой их этих Деталей интерьера была своя история, часто эпическая, и она рассказывала ее на образном франгле,[9] который я тем не менее научился понимать. И вот когда я любовался камином, спасенным из замка, который давно сравняли с землей, она спросила, не хочу ли я взглянуть на мастерскую Венди. Это была привилегия, поскольку в отсутствие хозяйки входить туда никому не разрешалось. И все же миссис Уэзерби, польщенная моим интересом к работам сестры, настояла на том, чтобы я там побывал.
Оказалось, что мастерская находится наверху, к ней вела длинная узкая лестница. Помещение было таким же просторным, как и моя комната. Свет проникал в него через большое окно в крыше, через которое было видно серое небо. Я залюбовался развешанными по стенам картинами. На них были представлены сцены из повседневной жизни, тонко подмеченные, яркие, отмеченные легким юмором. В центре комнаты, на мольберте, – незаконченный портрет, в котором я различил черты Франчески. Подойдя ближе, я оценил точность карандашных штрихов, посредством которых автору удалось запечатлеть задорный взгляд девушки.
Сильный запах скипидара, смешанный с льняным маслом, ударил мне в нос. Я замер перед картиной, не в силах шевельнуться. Все эти тюбики с красками, кисточки, шпатели, карандаши, растворители, аккуратно разложенные на стоящем тут же маленьком столике, притягивали меня, как магнит. Откуда это ощущение дежа вю? Откуда воспоминания, вдруг пронесшиеся перед моими глазами? Прежде чем я смог отдать себе отчет в происходящем, все вернулось в норму. Я пребывал в смущении и растерянности, словно ловец бабочек, который тщетно размахивает своим сачком в попытке поймать ускользнувшую добычу.
Миссис Уэзерби коснулась моего плеча и вопросительно посмотрела на меня. С помощью неловких жестов я попытался объяснить ей природу своего замешательства. Я ткнул пальцем сначала в сторону кистей и красок, потом указал на эскиз портрета Франчески. Глаза хозяйки пансиона округлились от изумления.
Издав тонкий высокий звук, похожий на «до» верхней октавы в исполнении сопрано, миссис Уэзерби подвела меня к небольшому мольберту, возле которого был стул. Устроив меня на этом стуле, она протянула мне несколько больших листов бумаги, акварельные краски и чистые кисточки. А потом понимающе улыбнулась и вышла из комнаты. Мне стало смешно: миссис Уэзерби наверняка решила, что произведения ее сестры так меня вдохновили, что мне тоже захотелось рисовать!
Какое-то время я сидел перед чистым листом бумаги и улыбался. Рисовать я не умел никогда. Ради забавы, как это делают маленькие дети, я несколько раз ткнул кистью в круг с красной краской, а потом нарисовал на бумаге извилистую полоску. За ней последовало еще несколько разноцветных полосок, и получилась необычного вида радуга.
Мастерская казалась отрезанной от окружающего ее мира. В большое окно было видно только небо. Я сосредоточился на своем занятии, не замечая бега времени и не испытывая даже тени усталости, хотя успел перепачкать немало бумаги. Меня забавляла игра оттенков: контрастное соседство голубого и оранжевого, интимное – красного и розового, страстный союз сиреневого и черного.
Внезапно я почувствовал рядом чье-то присутствие. Это был мой сын.