Серебро - страница 3

Господи, что он сделал с ее анусом? Я зашипела сквозь зубы от боли и ненависти. Казалось бы, таким смехотворным аппаратом и так разворотить девчонке все входы и выходы…На дне сейфа лежали еще несколько мешочков и у дальней стенки стояла крошечная бутылочка с притертой крышкой.

Снова подтянула рукав, вынула бутылочку, покрутила. Никакой надписи. Темное стекло.

Подцепила, аккуратно открыла, помахала пальцами над горлышком. Пахнет персиковой косточкой. Ну, Сатана, ну, уважил. Если это дело выгорит, не жаль будет пойти в ад потом. Встаю, переливаю из бутылочки в стакан с коньяком на глаз — чайную ложку. Закрываю бутылек, ставлю обратно.

Что ты сделала?

Ничего я не сделала, глупости, кстати, а отец-то твой жив?

Ой. Ну конечно жив. И Эухенио жив, все хорошо, у них все хорошо.

Эухенио — это кто?

Братик. Передо мной несутся воспоминания о румяном русоголовом мальчике, неуклюжем подростке с пробивающимися темными усиками, о подтянутом, хотя и невысоком, юноше в какой-то военной форме, весь в этих… бантиках… аксельбантах! Младший брат?

Да, на год младше. Он очень хороший, и умный, и между прочим, он уже майор, а начинал капитаном!

Хм, не знаю, как тут у вас, а у нас между капитаном и майором всего-то одна ступенька… Впрочем, все равно молодец, молодой, а уже повышение… У него с этим твоим Альваресом тоже какие-то дела были?

Нет. Но он тоже советовал мне выходить замуж за него, такой, говорил, человек авторитетный.

Авторитетный, говоришь… Впрочем, что с него взять, с младшего брата, ну отец-то куда твой смотрел…Тем временем я аккуратнейшим образом прикрыла сейф обратно, огляделась. Нет, вроде никаких следов не оставлено. Пистолет было бы надежнее, но ни я, ни хозяйка тела понятия не имеем, как ими пользоваться. Он курит? Да, сигары курит. Они у него стоят в ящичке, на столе. А на ходу, в поездках, курит папиросы. Ему их привозят тоже прямо коробками.

Отлично, отлично. Так, а теперь пойдем куда он там тебе велел, к себе. К себе — это куда?

Она замирает от воспоминания и на негнущихся ногах, как кукла, бредет из кабинета. За тяжелыми портьерами — темная деревянная дверь, за дверью широкий же и пафосный коридор — зеркала, над ними пара голов каких-то хрюнделей, как будто оленьих. Тапир, что ли? Вот сволочь, редких животных стрелять. Или они еще не редкие? Прямо напротив входа в кабинет — такая же дверь, за ней спальня. Большая супружеская кровать. Нас продирает дрожь.

Он разрешает тебе мыться, пока его нет дома? Нет.

А в туалет? — заикаюсь я но тут же понимаю — горшок под кроватью, Марина убирает дважды в сутки. Архента кружит по комнате. Здесь, кроме кровати, есть огромный шкаф, огромное же зеркало, крошечный столик для рукоделья — и никакого стула. На чем ты сидишь?

Ни на чем. Хожу. Или лежу. Кровать она старается обходить сторонкой.

А где ты ешь? Пепа приносит поднос, ставит на кровать, садится со мной рядом и я ем.

Ну… давай ты и сейчас сядешь. Ведь я с тобой, верно?

— Да, — выдыхает она вслух, — верно.

Она садится. Сидеть ей больно. Она заваливается набок, опирается локтем о пышные подушки, вздыхает и вдруг, неожиданно для меня, засыпает. Я успеваю только ахнуть — ведь нужно еще столько выяснить! — и растворяюсь в ее сне.

Архенте снится солнечный город, нарядные белые дома, высокая башня с часами… Она едет с братом в коляске, оборачивается на меня и хохочет, придерживая шляпу.

— Ты представляешь, какой сон я видела? Мне снилось, что ты умерла, а я в плену!…

— Глупости, глупости, — обрывает ее Эухенио, — какой еще плен, разве ты солдат, Архента?

Мы просыпаемся от шагов в коридору. Архента сжимается в комочек и в ужасе думает, что забыла переодеться в ночную сорочку. Я прислушиваюсь. Курит ли он на ходу? Хорошо бы курил. Курение притупляет обоняние. Спрашивать сейчас о чем-то Архенту бессмысленно, она в ступоре. Куда он свернет? Остановился в коридоре. Архента перестает дышать.

— Франциско! Почему нет света?…По коридору дробно топает кто-то, сквозь портьеру в спальню падает желтый свет лампы.

— Уходи домой.

— Да, хозяин.

Шаги сворачивают в кабинет. Я заставляю тело дышать, глубже. Сдерживаю дрожь в горле. Тихо, тихо. Дыши.