Серенада большой птице - страница 12

Брауншвейг для налета опаснейшее место в этой войне. 8-я вхо­дит туда обязательно крупными силами. Когда эскадрильи Геринга уб­рались из Абвиля, брауншвейгские подкидыши-задиры стали в рейхе знаменитейшими губителями «крепостей».

Мы о них слыхали еще в Штатах.

Сэм в этом вылете весь как пружина. Пока эскадрилья собиралась в строй, я взял чуток ниже нужного, и Сэм выбил у меня из рук штур­вал со словами:

— Я сам эту паскудину поведу. А ты сиди смирно.

Он вел долгое время, не глядя в мою сторону, а я сидел и прокли­нал его.

Когда передал мне штурвал, пришлось-таки потрудиться. Без пере­дышки, аж в пене, но держался я строя точно. Колдовал над штурва­лом, пока левой руке впору стало отвалиться, но ни разу мы не отстали.

Нелегкий полет от начала до конца. Идешь верхним в заднем краю верхнего эшелона верхней группы — тут попотеешь, чтоб держаться места.

Мы только на подходе, а брауншвейгские зенитные батареи уже за­говорили, повесили перед своим городом целую полосу железа и дыма.

— Иисусе, — доносится полушепот Бэрда, — Христос с нами!

— Как же это мы через такое пройдем? — вопрошает Кроун.

Открываются бомбовые люки, мы в самой точке. «Патфайндер» нашел куда спихнуть свои бомбы, наши направляются следом, и строй сворачивает к югу, где поспокойнее.

Сэм в отличном настроении, когда мы выходим к Зейдер-Зе. Дымка редеет, нам видно Нидерланды, тамошние стада.

Начинаю стаскивать свою бронекуртку, мы сейчас уйдем от берега.

— Лейтенант Ньютон, держите скорость, — обращается Шарп тон­ким сдавленным голосом.

Оглядываюсь — черные клубки проносятся у нас в хвосте, недолет футов пятьдесят по высоте и направлению, прицел верный, но по ско­рости снаряды успели выдохнуться.

— Теперь порядок, — заявляет Шарп минутой позже. — Я уж ду­мал, поймали нас на мушку. — Голос его снова глубокий и громкий.

На всем обратном пути над строем кружат «тридцать восьмые». На­верное, группа из новеньких, то подлетят вплотную к нам, то подадутся влево, то качнут вправо, то вынырнут понизу — узнать, что ли, как там обстоит дело с деревянными башмаками в Амстердаме.

Мец

В Мец мы идем на люфтваффе. Взяли максимальный груз осколоч­ных бомб, хватит весь аэродром накрыть.

Бомбы везу я, а Сэм больше разглядывает вид за окном. Видны «пятьдесят первые», бросают строй, чтобы выпалить на бреющем.

Путь до Меца некороткий, но мы не встречаем ни истребителей, ни зениток — не летят, не говорят. Повернули домой, издали уже приметили побережье. Над ним зависли облака, над проливом чисто, а на англий­ской стороне опять кучатся облака.

Побережье проходим там же, где к нему с утра подлетали. Висим себе в серебристой прохладе, уже почти дома, и тут являются черные клубки разрывов.

Немцы подогнали сюда батарею и нас засекли точь-в-точь. За стек­лом, совсем рядом, ленивые разрывы. Самолет дергается и трясется, слышно, как бьет его по крыльям. Стеклышки разбрызгивает по всей кабине. Правое крыло дрогнуло, из масляного охладителя кудрявится дым.

— Номер четвертый горит, — слышен в шлемофоне громкий перепу­ганный голос.

— Всего-то дымит, — утешает Спо. — Но дымит вовсю.

Смотрю вниз, мы ни с места. Так и стоим над Францией, а нас по­ливают.

— Это не в моторе, Сэм, — объясняю я. — По-моему, только масло.

Приборы в порядке. Давление масла пока не падает.

— Нет дыма без огня, — волнуется Росс.

— А огня без взрыва, — продолжает Шарп.

— Выруби номер четыре, — распоряжается Сэм.

Одним махом выключаю мотор и подачу горючего. Рукоятка на ну­ле. Винт покрутился немножко, вроде ветряной мельницы, и застыл чи­стым игреком.

Чуть позже и дым исчез.

Уходим от побережья. Зенитки бьют вдогонку. Весь экипаж без умол­ку тараторит по шлемофону.

— Я-то решил: попались мы, — слышен кто-то.

— Я уж к двери стал подбираться...

— Кто-нибудь ранен? — запрашивает Сэм. — Без болтовни. Кто-ни­будь ранен?

Не отвечают.

— Бэрд, проверить кислород, — приказ Сэма. — По всем правилам.

Не отвечает.

Неожиданно мне в голову взбрело, что весь нижний плексиглас выбило, Бенсон с Бэрдом выпали, карты нет, турели нет.

Но Грант вступает как ни в чем не бывало:

— Все в порядке. Все до единого. Легонько струхнули. Теперь взяли себя в руки, очухались.