Серенада большой птице - страница 15

— Никуда мы эту чертовину не доставим.

Прохладительной волной для экипажа слышатся эти его слова. А то бы сегодня конец, думаю, дождались бы нас «сто девятые». И пошли бы садить зенитки. Нам ничего этого не выпало.

Да, прежде мы ни разу не поворачивали обратно с полпути. Дать себе такой вот отбой — приятного мало. Вдруг бы да справились. Вдруг бы эта телега не рассыпалась. Хорошо, что я не Сэм. Хорошо, что не мне решать.

Наверное, Дулитл рассердится. Возможно, Шпатц вызовет нас и на­значит десять вылетов сверх нормы. Им охота слушать про черные стол­бы дыма, про фонтаны огня, про города, стертые с земли.

Работа у нас — доставка грузов, но вот этот самолет — грузовик непригодный.

Грант выводит на аэродром.

Можно вырубить номер первый, чтоб глядеться приличней, но мы не стали этого делать.

Все технари, все наземные высыпают, когда мы садимся и рулим. Дежурный глаз не поднимет. «Джип» эскадрильи уже рядом. Майор Макпартлин начальнически напыжился, готов дать выволочку.

Мне ясно, что они все думают. Мы, мол, струхнули: прижало, круто прижало, вот и подались домой.

Никто из экипажа друг на друга не взглянул, пока вытаскивали на­ши причиндалы. Никто шуму не поднимает. Солнце муторно светит в дымке.

— Вам бы туда не добраться. — Это дежурный, осмотрев моторы, подходит к нам. — Номер один свое отработал.

Экипажу от этого полегчало малость, и в грузовике на обратном пу­ти пошли понемногу разговоры.

— Как-то оно для нас непривычно — в такое время дня здесь ока­заться, — замечает Кроун.

— Ну почему нам дали эту клячу?! — рассуждает Шарп. — Я ведь думал, нам достанется другой самолет, тот наш, новенький.

— Достанется после сегодняшнего, — говорит Сэм. — Я этим друзьям готов сказать пару слов. — Да, ему предстоит обо всем, что было, доложить в штабе.

Я утомился, будто сработали мы вылет, как намечалось.

Отстранены

Старички да и только. Белый свет не мил. Гляну в зеркало — там не лицо, а маска угрюмо пялится на меня. Глаза горят. Белки исчерче­ны красным, зрачки расширены. Все мы такие.

— Пускай отстранят, — произносит Сэм. — Эдак нас укокают.

Двенадцать суток мы в дежурной группе. Сначала четыре дня про­сидели без дела, восемь дней подряд вылеты.

У Гранта лицо вообще худое, а тут стало почти прозрачное. К Бэр­ду не подойди. Все они потеряли сон.

Я сон не потерял. Или это просто подвид смерти. Вытянусь на койке, и все мышцы, чувствую, напрочь выключаются. Радости от этого, чуть. Мышцы дряблы и безжизненны. А следом начинают помалу отми­рать кончики нервов, пока не явится Порада будить нас:

—Завтрак в два. Инструктаж в три.

Он всегда молодцом. Спокоен, бодр, настойчив.

Лежишь вот так, и яркий свет вонзается прямо в мозг.

Сегодня куда-то в рейх. Куда-то в ту проклятую страну. Был фильм «Умираю на каждом рассвете», подходящее название.

Оделся, вышел в ночь; уже легче. Стою себе на месте, поглядываю на звезды и прошу госпожу Удачу вернуть меня нынче в благополу­чии. Просто зову ее. Просто надеюсь, что лишний денек побудет со мной. Всего денек.

День за днем прошли мы это. И вот Сэма отстраняют от полетов.

— Я им, сукиным сынам, все сказал, — сообщает он. — Сказал, что угробить нас хотят.

— А они что?

— Говорят: экипажей не хватает.

Это правда. За день до нашего приезда два потеряли. В первый наш вылет Ля Француза сбили и того, что хохотал.

— Все равно на нас не налетаются, — смеется Сэм. — Я больной. Сказал врачу, что нервы у меня дыбом. Сказал, что «фокке-вульфы» снятся. Сказал, как просыпаюсь каждую ночь — по койке бьют зенитки.

Все это он не выдумал.

Однажды ночью Сэм вскочил и, сорвав щит с окна, завопил:

— Не пропускайте сюда канадцев, ради Христа, не пускайте сюда!

Другой раз он сел на постели среди ночи с криком:

— Уводи! — Три раза прокричал и повалился на койку вроде как с плачем.

Надо думать, мы разбились. Я не сумел увести самолет.

Мне ничего не снится. Я выключаюсь на все сто.

Утомление — это болезнь. Сначала она поражает мозг, проникает по нервам в руки и ноги, в мышцы лица. И уж сделать малейшее дви­жение становится невыносимым испытанием.

На земле мы с Сэмом прелестно уживаемся. Но в воздухе я его не­навижу. Не могу вести самолет по его вкусу. Он не может по моему вкусу. Я ничего не говорю, лишь обругиваю его в свою кислородную маску. А что скажешь? Он пилотяга лучше.