Северные рассказы - страница 28
— Много говорить плохо. Итти надо, одевайся. Скорей — неводить надо.
Батрак пошел неводить. Сатоли на руле сидит, Ябтонэ гребет, и брат Ябтонэ — с неводом. На песок пришли, на реке неводят. Этой маленькой реки имя Хаиго-яха. У этой реки озеро есть, к этому озеру пришли. Солиндер сказал:
— Из этого озера рыбу в речку гнать надо. Ты пойди.
Батрак Ябтонэ сказал:
— Я больной, не могу.
Опять очень много кричал Сатоли, а вода была холодная, как лед.
— Снимай одежду, иди в озеро!
Сатоли веслом замахнулся, высоко его поднял, как хорей.
Сердце стучать перестало у Ябтонэ: испугался, одежду снял, в воду пошел. В воду до плеч зашел, ногами зашевелил, рыбу пугать стал.
Брат старший в лодке сидит, все видит. Ябтонэ все больше в воду идет, одна голова осталась, а потом совсем ушел, не видно стало. Затем половина головы и руки показались. Старший брат Ябтонэ кричит:
— Брат мой тонет!
Сатоли говорит:
— Нет, не потонул, играет.
Потом совсем Ябтонэ ушел в воду, не видно стало. Только руки иногда немного видно. Старший брат Ябтонэ снова кричит:
— Итти надо, ловить надо.
Солиндер говорит:
— Терпит. Не умрет, рыбу ловит, рыбу он пугает.
Потом нога показалась. Старший брат Ябтонэ говорит:
— Пойдем скорее, поймаем.
Солиндер говорит:
— Нет, это он руками рыбу ловит. Хороший батрак у меня есть, работу любит, исполняет.
Неводом искать стали. Невод пришел, там покойник лежит, совсем умер. Старший брат Ябтонэ нос у покойника зажал, нога зашевелилась, Сатоли сказал:
— Не трогай, неводить надо, умер он.
Покойника бросили.
Долго неводили, потом много раз бросали невод в речку, много раз умирала рыба. Ябтонэ лежал на берегу. Был он мертвый, но смотрел в небо.
Умер человек...
— Хой, хой!»[49]
Отец кончил рассказ, минуту молчал, потом с усилием приподнялся с оленьих шкур, сказал мне последние слова:
— Моя дорогая Ватане, твой отец уже не будет ездить на оленях, не будет ходить на лыжах и проверять песцовые ловушки. Жди Николая, — он крепкий мужчина и не погибнет в тундре. У него большая правда в словах. Кто знает, может, ненцы будут жить по-другому. Пусть Николай простит старика...
Отец умер спокойно, тихо расстался с жизнью. Старуху-мать окончательно подкосило горе. Хозяйство чумов пришлось вести мне да брату. Я выучилась ловко кидать тянзян, могла не хуже мужчин управлять оленьей упряжкой, старалась делать все, что заставит хозяин.
Но Тайме Майле знает законы. Разве может баба заменить мужчину? Она приносит позор и несчастье. Ушел хозяин вместе с оленями, остался наш чум один в тундре.
Иван промышлял песца. Каждый день приносил он новые и новые. шкурки. Мы бережно укладывали их в нарту, а потом долго рассуждали о том, как поедем на далекую факторию и сменяем белоснежные шкурки на много калачей, бус и разноцветных материй...
Оленей у нас осталось только пять, а где далекая фактория, мы оба не знали.
Я надеялась на возвращение Николая. Если он не погиб — вернется обязательно. Часто всматривалась в горизонт, напряженно искала глазами оленью упряжку.
Солнце не покидало неба, слепило глаза.
«А вдруг Николай не приедет?», — спрашивала я у тундры, но попрежнему молчит она, огромная, белая.
Неожиданно приехал Николай. Попрежнему подвижной и веселый, он ловко остановил взмыленную упряжку.
— «Ватане, встречай гостей», — слышу я. Казалось, что это сон. Тундра наполнилась шумом; рядом с упряжкой брата остановилось еще много нарт и оленей. На них были незнакомые люди — русские и ненцы.
Гости пили горячий чай и разговаривали по-непонятному о непонятном. Особенно горячился русский, со странными блестящими стеклышками поверх глаз. Он, вероятно, недавно выучился говорить по-ненецки и постоянно сбивался.
— Нам нужно прежде всего организовать бедноту, выделить из них хороших, надежных людей.
Тогда я впервые, услышала слова — «советская власть».
Наш чум перекочевал ближе к югу. В нем каждый день были люди, далеко заполночь разговаривали у костра о новом, жарко спорили, — строили планы на будущее.
Я внимательно слушала, стараясь вникнуть в смысл непонятной речи.
Однажды, когда Николай и Иван уехали в соседние чумы ненцев, к нашей стоянке пригнали стадо оленей. Впереди на нарте с упряжкой из белых важенок сидел Тайме Майле. Подъехав к чуму, он не закричал, как бывало раньше, а заговорил мягким и тихим голосом: