Сезон вакцинации - страница 4

— Нет, нет, — сжалился старик. — Тут есть хитрость.

— Что за хитрость? — пропыхтел Торсти.

На левой ладони вскочил болезненный волдырь. Маска отсырела от дыхания.

— Откалывай с краёв. И руби вдоль волокон, не то выйдет зряшная трата сил. Дерево должно расколоться само. Давай, ну. Попробуй ещё.

Торсти бережно поставил берёзовую чурку на колоду и взмахнул топором. И на этот раз попал как надо, кончиком лезвия. Чурка легко разлетелась надвое. Торсти удивлённо посмотрел на куски.

— Видишь? В наши дни хитрости перезабыты, вот в чём беда.

Торсти взглянул на него. Странно было говорить с человеком в маске, из-под которой видны одни глаза. Дед казался более чужим, чем мама на экране. Какой хитростью пронять тебя, дедушка? В каком направлении идут твои волокна?

— Где ты этому научился? — осторожно спросил он.

— Дай подумать. Во время Большой короны, когда твоя мать под стол пешком ходила. Я не про вирус, понятно, не про Первую пандемию, а про корональный выброс массы, ту солнечную вспышку. Тогда грелись только дровами. Пришлось быстренько выучиться их рубить.

— Как оно было?

Торсти принялся складывать наколотые поленья в кучу. Факты он, конечно, знал. Мощный выброс заряжённых частиц из Солнца хлестанул по магнитному полю Земли и поджарил всю электронику. Но деду вроде бы хотелось об этом поговорить.

Глаза старика затуманились.

— Кошмар, да и только. Спутники падают с неба. Интернета нет. Полгода без электричества. Хуже, чем в пандемию. Во время неё мы хотя бы могли говорить друг с другом. А вот Большая корона всех прочно изолировала. Причём посреди зимы. Люди запасались деревом. Я и посейчас держу про запас слишком много дров. Мои углеродные квоты тают, но когда разок так прижмёт, привычки меняются.

Мне было за сорок, но лишь тогда я уяснил, что значит быть взрослым. Когда отвечаешь за близких, на жизнь смотришь по-другому. В наши дни никто этого не понимает. А после я решил: больше меня не застать врасплох. Прошёл курс первой помощи, купил этот дом, запас консервов на годы. Быть может, я переборщил с опекой, потому твоя мать и выросла такой взбалмошной. Но я делал то, что считал необходимым.

Его маска сморщилась, под ней проступил намёк на улыбку.

— У нас был старый комод из красного дерева, остался от прабабушки. Как-то вечером я отнёс его на задний двор и порубил на куски. Дерева хватило на всю ночь, но твоя бабушка так меня и не простила.

Он вздохнул.

— Но ей понравилось северное сияние. В тот вечер, когда жахнуло, рассиялось так, что держись. Темно — глаз выколи, мы в панике, ищем свечи, а потом она говорит: выгляни на улицу. В городе тьма-тьмущая, а небо переливается всеми цветами радуги. Мы взяли твою мать, вышли и несколько часов оторваться не могли. Она сказала, что в жизни такой красотищи не видела. Смотрела как зачарованная.

Вот чего мне теперь не хватает — её взгляда на вещи. Иногда я вижу зимой полярное сияние, но это всего лишь огни в небе.

Нельзя сказать наверняка, но, скорее всего, её убил этот наш выход наружу. Следом прокатилась волна рака, — выброс повредил ДНК. Мне повезло, так уж карта легла. Не заболела и твоя мать — к тому времени, как она пошла в школу, Фонд выпустил вакцины от рака. А вот бабушка… — Дед глянул в сторону, на беспокойное море за деревьями. — В конце концов она захлебнулась на суше, — закончил он тихо. — Отёк лёгких.

Торсти уставился на деда. О бабушке он знал мало, но её рисунки и картины были развешаны по всему дому — маленькие пейзажи и чудны́е комиксы в стиле манга. В груди вновь поднялся ужас перед чёрной водой котла. Унимая смятение, Торсти с силой рубанул по последней чурке. Она разлетелась надвое, а топор увяз в колоде.

— Вот почему, — сказал дед.

— Что «вот почему»?

— Вот почему я не хочу вакцинироваться. Ни к чему мне видеть будущее. Искусственные интеллекты, космические колонии, деревья Дайсона и всё, о чём думает твоя мать для Комитета перспективного планирования. Огни в небе, и только. Ни к чему мне это.

Он встал.

— Давай-ка отнесём всё это и разведём огонь. Не то застынешь ночью.

* * *

В сауне пахло тёплым сухим деревом. В предбаннике, на низкой лавке, Торсти спал во время прошлых визитов на остров. Стену украшал один из бабушкиных рисунков, тушь и акварель, — вид из окна сауны на море, обрамлённое волнорезами.