Сезоны - страница 29

Странное сегодня было море. Такое спокойное, такое гладкое, такое сытое.

— Феликс, Феликс! Отключился ты, что ли?

— Так… есть немного, — вяло сказал студент.

— Ну, спи, продолжай. Я тебе только хотел сказать, что если нас не смоет к утру, я соглашусь с тобой насчет нежности Охотского. Помнишь, ты вчера говорил? А скорее всего, оно сегодня не хочет пробовать нас. Мы ему поперек глотки… Д-д-д-д-д… — челюсти мои заплясали, зубы застучали.

А всему виной были мокрые штаны и портянки, отжатые, но сырые.

Пока мы наблюдали за приливом и готовились в любую минуту отчалить повыше, мне вроде бы было и не так зябко. А вот сейчас, когда ясно, что кантоваться нам здесь до утра, не двигаясь с места, сырая одежда безжалостно напоминала о себе.

Еще с вечера успели мы поднять на площадку такие вот дрова: толстую корягу, три метровых бревнышка с обкусанными, как детские карандаши, концами и с десяток двухдюймовых палок. Но что это были за дрова? Пропитанные морской водой, насыщенные солью, они только сверху обветрились и казались сушняком. Но по весу можно было понять, что это не те дрова, которые могут гореть в костре. И действительно, костра не получалось. Шел едкий дым. Жалко тлела подсушенная на груди стружка. Иногда синие язычки затравленно бродили между веточек: побродят, побродят и исчезнут.

Хотелось есть. Хотелось пить.

Я занимался упражнениями почти час: приседал, размахивал руками, прыгал на месте, но никак не мог согреться. А времени было всего половина третьего.

— Хорошенькое начало! Славненькое! — сквозь отчаянную зевоту выдавил я, проснувшись в половине пятого под вечер.

После приключений на берегу в палатке мы очутились только к двенадцати дня. И как вползли в палатку, оставив сапоги с портянками на улице, так и уснули поверх спальных мешков.

День был жаркий. В палатке духота. Спали, обливаясь, потом, жрали нас комары, но никакая духота, никакая жара и все комары мира не способны были потревожить наш мертвецкий сон, вызванный ночными и утренними мытарствами.

Ведь утром нам тоже досталось. Хотели как лучше, как быстрее. Чуть светать начало, вернулись назад километра на полтора, рискуя, все-таки вскарабкались на уступ по желобковой осыпи. Тут бы и кричать «Ура!», да увязли в высокорослом кедраче и до ближайшего распадка добирались с муками часа три. Ручеек, который вытекал из-под снежника, оказался тем допингом, который помог нам сделать половину оставшегося пути до палатки. А там уже и вода реки Тальновеем, берегом которой мы шли, охлаждала наши лица и не давала вздремнуть на ходу.

А спать хотелось. Пожалуй, я первый раз в поле, среди бела дня испытывал такую непреодолимую сонливость. Кажется, я все-таки видел в пути пару снов, по крайней мере раз прилег на косогоре. И вот пробуждение в родной палатке.

— Павел Родионович, мы не будем больше возвращаться туда, где были? — Феликс зевал, отчаянно растирая кулаками глаза и размазывая по лицу слезы.

— Упаси бог.

— Может быть, на лодке к тому месту подойти?

— Зачем?

— Так, интересно.

Идея мне понравилась: контакта интрузии с осадочными, который должен был бы встретиться, я ведь так и не видел.

Можно попробовать засветло. Тогда давай в темпе собираться. Чаевать не будем.

— Боже мой! Что наделали деникинские банды? — закричал Феликс, когда наша лодка, прошмыгнув по глубокой приустьевой части реки Тальновеем, осохла в самом ее устье.

— Ой, ой, ой! Что же они натворили?! — подыграл я, но изумился не меньше.

Да-а-а! Такого я в жизни не видел! Бухты, куда должна была вбежать река, не существовало. Ласкали глаз подковообразные гостеприимные контуры бухты. Отлично выделялись сторожевые южный и северный мысы. То есть бухта как характерная и спасительная часть морского побережья не исчезла, но воды в ней не было. Не было! Море темнело далеко-далеко впереди, на уровне входных мысов. В самой же подкове, куда ни посмотри, только влажный серый ил. Лишь редкие камушки торчали на его лоснящейся поверхности, нарушая монотонность.

А что же Тальновеем? Куда девалась река? Исчезла — разбежалась тысячами мелких ручьев по пологому илистому дну — и как будто ее и не было.