Сфумато - страница 7

Утром Нора снова забегала, мы отправлялись по заснеженной Новослободской пить кофе, а потом расставались до вечера. Она уходила спать к себе, а я шел по книжным магазинам. Эта женщина была всем для меня: любовницей, подругой, матерью. Вечерами, когда я сидел с ней в теплом и уютном «Национале», мне было приятно сознавать, что я могу угостить ее шампанским и цыпленком табака, которого она так любила. Еще она любила поэзию Цветаевой, музыку и «делать это».

Причиной постоянной тревоги было мое опасное занятие. Сам метод, ритм и техника воровства были достаточно просты. Ты идешь в большой книжный магазин к прилавку, у которого толкается наибольшее число покупателей, берешь нужную тебе книгу и начинаешь перелистывать ее с безразличным и рассеянным видом. Очень важно не смотреть в это время на продавца или на толпящихся покупателей, но нужно почувствовать, смотрит ли на тебя в это время кто-нибудь. Люди напирают на прилавок, ты вежливо даешь им пройти вперед, постепенно отодвигаясь от того места, где взял книгу.

И, наконец, если твой взгляд не встретил улыбающихся глаз продавца или внимательных и жадных глаз покупателя по соседству, ты медленно поворачиваешься и выходишь из магазина. Книга уже лежит в твоем кармане или под полой пальто.

На улице идет снег. Слегка усталый, ты вдыхаешь дым сигареты и чувствуешь, как запах улицы мешается с табачным дымом у тебя в легких.

Обычно первая украденная книга не приносит ни облегчения, ни счастья. И, конечно, совершенно другое чувство ты испытываешь после последней книги. Ты спешишь продать книгу в соседнем магазине, в котором сегодня еще не был, добавляя рубль-полтора к своей дневной выручке в шесть – десять рублей.

Москва уже освещена неярким светом уличных фонарей. Ты плетешься на Пятницкую, к почтовому ящику, в котором нет писем, а лежит только граненый стакан.

Теплый домашний уют был незнаком моей комнате. Даже лежа в постели, мы с Норой чувствовали сыроватый холод простыней и подушек. У нас всегда было ощущение, будто мы улеглись в прихожей или на ступеньках. Тревожило постоянное беспокойство, что кто-то сейчас постучит в дверь или просто войдет в комнату. Может, поэтому Нора не раздевалась полностью, а оставалась в чулках и шубе. Она, подсознательно готовилась, что если кто-то вломится без стука, быстро принять непринужденную позу женщины, которая только что зашла в гости.

Это было так давно, что память моя о ней почти стерлась, уплыла в небытие, как рынок на Пятницкой или как воспоминание о стакане, оставленном в почтовом ящике.

Сквозь сон я почувствовал какое-то движение и открыл глаза. За окнами было светло. Мне показалось, что я все еще у себя в московской квартире и только задремал ненадолго – вот и телевизор, в котором по-прежнему что-то мелькает без звука. Но передо мной опять Лука, а это означало, что я все еще нахожусь в том, другом… сонном мире. А может, я из него и не выходил и эта московская квартира тоже сон? Хотя не все ли мне равно, как это называется?

Лука был явно чем-то встревожен.

– Что случилось? – спросил я, пытаясь подняться с постели. «Хорошо, что, по крайней мере, я могу встать, раньше было хуже», – отметил я про себя.

– Ничего… Так, небольшие проблемы с твоим состоянием. Ну, с диагнозом. В общем, есть подозрения, что ты еще жив, – снимая валенки с батареи, ответил Лука.

– Это же хорошо? – неуверенно спросил я.

– Смотря для кого, – пробубнил Лука. – Они живых здесь не держат.

– Кто «они»?

– Высший Антимирской Совет.

– Ну, и что теперь будет?

– Да кто их знает… Будут решать, – глядя в пол, процедил Лука и медленно побрел к выходу.

– Ну как, высохли? – поинтересовался я у его спины.

– Высохли, – грустно произнес Лука и, перед тем как исчезнуть, спросил: – Там к тебе посетитель просится. Дмитрием зовут. Примешь?

Я кивнул, а сам мучительно попытался вспомнить, кто бы это мог быть? Через какое-то время на пороге появился седой мужчина, лицо которого было мне смутно знакомо. В одной руке он держал футбольный мяч.

– Здоро́во, – сказал он. – Пришел проверить, не пропал ли у тебя удар.