Шальные мужчины Кэрью - страница 25

– Все готово, – сказала она и внесла кувшин в комнату, где был накрыт холодный ужин.

Она остановилась на мгновенье посмотреть, все ли в порядке. Потом села и утерла лицо передником. Стеклянный кувшин перед ней уже затуманился матовой пленкой. Безотчетно она потянулась к столу и вывела пальцем на стене кувшина две буквы: Д. Т. Но, услышав на дорожке от риги голоса разговаривающих между собой отца и Рифа, поспешно провела по кувшину ладонью и ушла в кухню.

Когда она вошла туда, отец появился в дверях и остановился с пучком почти спелой пшеницы в руках. При взгляде на его загорелое лицо Эльза похолодела. Он бросил длинные стебли на пол и посмотрел на Эльзу и ее мать. Колосья были почти совсем черные.

– Ржа, Стив! – воскликнула мать.

– Ржа, – ответил отец. – Еще неделька такой проклятой погоды, и мы пропали.

Он прямо прошел в комнату, опустился на стул и сидел молча, теребя пальцами вязаную кайму обивки стула и уставившись растерянным взором на пол.

В этом году урожай оказался таким скудным, что нечем было даже заплатить жнецам за молотьбу. Нельзя было также удовлетворить требование Мейлона Брина, который в один сентябрьский день встретил Стива Бауэрса на улице в Сендауэре и сказал, что через два дня приходит срок уплаты по векселю. Когда Сет Кэрью предложил заплатить наличными за четверть участка земли Бауэрсов, прилегавшую к его владениям, Мейлон Брин поздравил Стива с тем, что у него есть сосед, который так охотно пришел ему на помощь в тяжелое время. Обо всем этом Стив Бауэрс рассказал своей жене в тот вечер, когда решил признаться ей в том, что продал еще сто шестьдесят акров своей лучшей земли Сету Кэрью. Мать Эльзы заплакала, закрыв лицо передником, потом вдруг вскочила и дала волю своему гневу на мужа, на Сета Кэрью и на Мейлона Брина. После этого она снова подняла передник к лицу и зарыдала.

Эльза тихонько ушла к себе и часами лежала без сна среди ночного мрака. Она месяцами предавалась мечте о поступлении в университет, так как высшую школу в Сендауэре она уже окончила. И отец, и мать говорили с ней об этом сочувственно, но безнадежно, отодвигая проект, может быть, до следующего года. Но пройдет этот год, а за ним еще и еще, и мечта поблекнет. Подобные мечтания хороши лишь для таких людей, как Кэрью, Эльзе следовало бы об этом знать…

Из окна, примыкавшего к ее столу в классе, Эльза могла видеть неопределенное серое пятно, в какое март обратил Эльдерскую балку. Вся местность казалась мокрой и взлохмаченной от оттепели. К югу, у окаймлявших речку кустов, виднелись большие, резко выделяющиеся пятна снега с промежутками бурой земли между ними. Эльза подумала, что эти пятна похожи на неровные следы от шагов какого-нибудь великана, доросшего до облаков и опьяненного безумным ветром этого мартовского дня. Она взглянула на сидевших перед ее столом детей и подумала, какой ошибкой было бы сообщить им о плодах ее воображения. Среди них нашлось бы, может быть, лишь двое или даже один, которые не уставились бы на нее с изумлением и не сообщили бы дома о том, что их учительница видит пьяных великанов, шатающихся по Эльдерской балке.

Из гущи учеников поднялась и махала в воздухе чья-то рука.

– Я не могу найти Занзибара на своей карте!

– Принеси-ка мне свою географию, – сказала Эльза.

Это был самый младший из сыновей доктора Петерсена. Он подошел к Эльзе, неся свой учебник в грязной ручонке. Эльза взяла у него книжку и посмотрела на Занзибар.

– На нем клякса, – мягко сказала она малышу, – неудивительно, что ты не можешь его найти. Возьми мою книгу и обращайся с ней поосторожней!

Занзибар, Занзибар… Одна клякса, и Занзибара больше не существовало! Прошло уже два года с тех пор, как Эльза должна была отказаться от своих мечтаний об университете и удовольствоваться лишь кратким курсом в нормальной школе, подготовлявшим к учительской дорожке. А затем инспектор училищ направил ее в школу в Эльдерской балке, поскольку ей была знакома местная жизнь. Она заглушила в себе жажду широкой деятельности и приняла место учительницы в Балке, утешая себя мыслью, что может жить дома и отдавать большую часть своего заработка Рифу. В конце концов это что-нибудь да значило – помочь Рифу завоевать себе место в другом мире, в мире, который не был Элдьдерской балкой. Некоторое время она еще боролась с собой, стараясь преодолеть гнездившуюся в ее сердце горечь. Но теперь эта горечь уже заглохла, оставив после себя лишь спокойное удивление перед тем фактом, что семья Бауэрсов навеки прикрепила себя к Эльдерской балке, сделалась ее частью, частью ее наносной почвы, ее скудной жатвы, ее жалких потуг на красоту в виде маленькой болотистой речки, невысокого холмика и терзаемой ветром кучки ив.