Шамаханская царица - страница 12
- Разве это не одно и тоже?
Они все засмеялись. Возможно, обидно засмеялись, но моя обидчивость была задавлена в зародыше удовольствием от обедо-ужина. Поэтому я не обратил внимания на смех, а налил вторую чашку чая.
- Разумеется, еще и обаяние, - заметила Залинина сестра, ни к кому не обращаясь конкретно. Словно делилась впечатлением от варенья.
- Возможно, везение, - сказала вторая девушка.
Пришла очередь высказаться и молодому человеку.
- Нет никакого везения и быть не может. Поймала бы кошка ворона, да везенья не хватило.
- Полагаешь, расчет? - спросила Залинина сестра.
Я перевел дух и откинулся на спинку стула, ожидая, когда горячий чай чуть поостынет.
- Или даже нет, не расчет - предчувствие. Расчетом тут не пахнет.
- Вот именно, - сказал чернявый, осматривая стол с явным намерением чего-нибудь подхватить себе. - Хотите историю? Еду в поезде. Напротив едет академик, один из столпов комиссии по лженауке, не один десяток Петриков съевший. И рассказывает удивительную историю, как в детстве он с другом переходил через полотно железной дороги...
- Не хотим мы никаких твоих историй, Воронович - сказала Залинина сестра. - Мы знаем, чем все твои истории заканчиваются.
Она произнесла имя или фамилию с ударением на первом слоге.
- И знаем, для чего ты с академиками ездишь, - вздохнула другая девушка. После чего снова запустила ложку в мою розетку с вареньем.
Перехватив мой взгляд, она изобразила лицом, мол, увы, такова жизнь.
- Нет-нет, я доскажу. Так вот, переходят двухпутное полотно. В обе стороны, насколько хватает взгляда - пусто. Перешли одну колею, вступили на вторую - и тут у академика срабатывает то самое предчувствие. Он оглядывается и видит, как за ними проезжает поезд, товарняк. Медленно, как на сортировочной. И тихо. В окнах тепловоза - ни единого света...
- А почему должен быть свет? - спросила сестра Залины.
- Потому что уже начинало темнеть. Вечерело. Что, я разве не сказал?
- Ты много чего не сказал, - произнесла вторая девушка. - И главное, при чем твоя история к предчувствию, о котором мы говорили?
- Разве они не прямо соотносятся? - удивился Воронович и зачем-то посмотрел на меня.
Я собирался приступить ко второй бутербродной части и никакие предчувствия меня не беспокоили. Разве только сама постановка вопроса. Поэтому я спросил.
- А вот если бы академик не оглянулся, что-то изменилось бы?
- Разумеется, - с готовностью отозвался Воронович. - Он не стал бы академиком.
- Логично, - согласился я. - Это очевидный вывод.
- Академик после того случая заинтересовался скоростью движения поездов на перегонах, скоростью звука, доплеровскими эффектами, втянулся и поступил на физтех.
- Вот оно как, - удивился я. - Тогда, да, в самом деле.
- Ну допустим что ты прав, - сказала вторая девушка. - В таком деле немудрено сделать ошибку.
- Вот видишь, - усмехнулся Воронович. - И хотя всегда есть выбор, в данном случае он неочевиден.
- Хватит про неочевидность, - взмолилась сестра Залины. - Воронович, оставь их, пусть себе объедаются. Пойдем гулять.
Воронович кивнул и вслед за сестрой Залины встал из-за стола.
- А вот блины! - возвестила, входя на веранду, Аглая Сигизмундовна. В вытянутых руках она держала блюдо с большой стопкой блинов, от которых шел пар. - Вы куда?
- Пройдемся, нагуляем аппетит перед ужином, - сказала Залинина сестра.
И они, взявшись за руки и демонстрируя нежность и прочие ми-ми-ми, ушли.
Сигизмундовна осмотрела стол, посмотрела на меня, на блины, снова на меня, затем кивнула и тоже подалась вон.
Мы с девушкой остались вдвоем.
Вечерело. Деревянные стены поскрипывали, выпуская дневной жар. Стол наполнялся тенями, цвета размягчались в приятную вечернюю серость, с ощущаемой в ней свежестью близкой воды, серость, растворявшую дневной неупокой.
Казалось, еще немного - и принесется издали редкий и тихий звон колокола от дальней сельской церквушки.
- Хорошо обо мне поговорили, не так ли? - спросил я, присматриваясь к блинам.