Шарль-Луи Монтескье. Его жизнь, научная и летературная деятельность - страница 8

, так как сделать это другим способом, то есть пересказать что-либо из «Персидских писем» «своими словами» положительно невозможно и просто грешно. В этом произведении Монтескье содержание до того слито с формой, мысли выражены так ярко, образно и коротко, такая художественная прелесть заключается часто в резких переходах и скачках от одного предмета к другому, что с ним возможно только непосредственное ознакомление. К тому же личные взгляды Монтескье на вопросы политики, религии и философии, могущие иметь значение в настоящем очерке, в «Персидских письмах» являются не всегда окончательно сложившимися и вполне выраженными, а потому ознакомление с ними мы и откладываем до главы, посвященной «Духу законов», то есть тому произведению нашего автора, где его взгляды нашли себе гораздо более полное выражение.

Канва, по которой вытканы блестящие узоры «Персидских писем», весьма проста: два знатных перса – Рика и Узбек – едут во Францию и делятся со своими персидскими друзьями получаемыми впечатлениями. Узбек, человек более рассудочный, постоянно задумывающийся над всем окружающим, напоминает по своему характеру и складу ума Монтескье, который, как полагают, и хотел в лице Узбека изобразить самого себя. Рика, напротив, человек увлекающийся, веселый, насмешливый, но несомненно, что и в его уста Монтескье влагает нередко свои собственные мысли и, может быть, в его лице изображает, пожалуй, помимо собственного желания, другие черты своего собственного характера. Действительно, если Узбеку придать немного веселости, шутливости и живости Рика, то он еще более будет походить на создавшего его автора.

Монтескье имел обыкновение ежедневно записывать свои наблюдения и впечатления. Очень вероятно, что из подобного дневника и возникли «Персидские письма». Но, тем не менее, окончательная обработка их поглотила немало труда. Монтескье по несколько раз переделывал и изменял некоторые места, отделывал каждую фразу.

Критики доказывали, что план этого произведения и сама идея вложить свою сатиру в уста персов заимствованы Монтескье. Но подобное заимствование нисколько не лишает «Персидских писем» их оригинальности. План их – последнее дело. Персы Монтескье сильно смахивают на французов и наряжены они в персидские халаты только для того, чтобы хоть сколько-нибудь смягчить горечь преподносимой пилюли, так как для персов французские законы не писаны, и потому они могут говорить о французских порядках и о французах все что им вздумается.

Определить точно, когда Монтескье начал свой труд, почти невозможно. Первое из писем датировано 11-м января 1711 года, и поэтому весьма возможно, что задуманы они вскоре по выходе Монтескье из колледжа, но, как сказано выше, перед выходом в свет они были переделаны автором от начала до конца. Один из его современников свидетельствует, что он «видел первый набросок, который впоследствии был совершенно изменен».

Окончил Монтескье свою книгу в 1720 году, и, прежде чем решиться на ее издание, поехал посоветоваться к своему старому учителю из колледжа, некоему Демоле, довольно известному в свое время критику. Демоле как священник не советовал Монтескье издавать «Персидские письма», находя в них слишком много непозволительных с точки зрения доброго католика мест, но как недюжинный критик он не мог не прибавить, что «раскупаться будет эта книга, как хлеб». Изданы были «Персидские письма» в Голландии, издавна снабжавшей Францию нелегальными изданиями, под наблюдением секретаря Монтескье, Дюваля, ставшего впоследствии аббатом.

Сам Монтескье относился к «Персидским письмам» не особенно серьезно, сознавая, что то, что здесь разбросано в виде отдельных блестящих мест и не всегда ясных намеков, он в состоянии обработать гораздо полнее и серьезнее.

Он неохотно признавал свое авторство, боясь, может быть, неприятностей с властями, но успех книги льстил его самолюбию. Однажды его младшая любимая дочь развернула при нем «Персидские письма», но Монтескье остановил ее и сказал: «Оставь, – это книга моей юности, но она не годится для твоей». «У меня болезнь – писать книги, – говаривал он также, – и стыдиться их, когда напишу».