Шарль Перро - страница 8

«Из долгих смут мое королевство вышло с новыми надеждами на разум, и эти надежды я буду поддерживать, а не пресекать. Границы моего королевства открыты, крепости полуразрушены, флот в плохом состоянии, многие провинции превращены войной в пустыню. Дабы народ мой мог есть досыта и рожать детей, я должен вложить меч в ножны».

Этот король был зарезан за 18 лет до рождения Шарля.

За обеденным столом в те времена трапезничали долго и основательно, и еда сопровождалась разговорами. Однажды Шарль услышал подробности этого злодеяния.

— Людовик XIII был еще ребенком, — рассказывал Жан, самый старший из братьев. — Когда он узнал, что его обожаемого, любимого отца хотят убить, и больше всего этого хочет его мать (она стояла во главе заговора), сын несколько раз пытался предостеречь отца. Однажды, гуляя по Лувру, отец с сыном зашли в потайную комнату, где стояли — словно живые латники — доспехи короля. Они казались Людовику огромными: железные ноги были выше его. И он тихо сказал:

— Всемилостивейший отец, вам бы следовало носить их днем и ночью.

Генрих серьезно ответил:

— Я вижу, что ты, к сожалению, уже не ребенок.

Через несколько дней он был зарезан ножом — ударом в грудь, которая так и не была прикрыта броней.

— Его убила его мать? — спросил с удивлением Николя.

— Нет, его зарезал чужой человек, — серьезно, как взрослому, ответил Жан.

— А сын простился с отцом? — опять спросил Николя.

— Его подвели к комнате, где лежал труп отца, — терпеливо разъяснял Жан. — И тут ребенок сделал то, чего от несмышленыша никто не ожидал: на пороге комнаты, где лежал прах отца, он опустился на колени и на коленях совершил весь путь до него и поцеловал пол у его ложа.

После этого рассказа Шарль еще больше полюбил своего короля. Четверть века он прожил при Людовике XIII, и во время того памятного обеда в Вири король был еще в полном здравии.

…Чуму они пережидали в Вири, селении под Парижем, где у Пакетт Леклерк был большой крепкий дом. Многие счастливые месяцы жизни Перро прошли здесь на фоне чудесного пейзажа.

Много лет спустя, когда уже был продан родной дом, Шарль не раз вспоминал, как прекрасен был край его детства — как легки были голубоватые дали, нежен зеленый пух лесов, серебром звенели жаворонки в синем небе, тихо несли свои прозрачные воды реки. А каким пестрым ковром весной расцветали луга! А сверху надо всем этим краем клубились и таяли в светлом небе белые облака.

Парк был огромный. Аллеи его казались бесконечными. Деревья с густой кроной давали обильную тень. А сколько было цветов: и сиреневых, и нежно-розовых, и желтых, и ярко-красных!

Но особенно поражало его обилие воды. Он глядел на фонтаны: ни один не походил на другой! Подходил к бордюрам бассейнов («Они глубоки, не упади!» — предупреждали братья). Каскады воды, падающие среди гротов и утесов, неизменно вызывали его восхищение.

Малышу парк казался бесконечным. С утра и до вечера он бегал по аллеям и видел все новые и новые картины. И, конечно, ему еще было невдомек, что он видит лишь малую толику того прекрасного мира, в котором ему посчастливится жить долгие годы.

Спустя несколько дней брат взял его с собой на прогулку. Держа Пьера за палец, Шарль стал подниматься на взгорье. И хотя шли они по ухоженной аллее, путь казался ему трудным, бесконечным. Но когда поднялись на взгорье, он увидел Его…

Это был первый замок, который он видел в своей жизни. Стены были почему-то красного цвета, и это угнетало Шарля. Замок (это он потом понял из разговоров взрослых) был очень старый. Кирпич стал крошиться, в расщелинах между кирпичами рос зеленый мох. Когда-то крепкие дубовые ворота дали трещину.

Перед замком мальчик увидел глубокую длинную яму. Она вся поросла кустарником и крапивой. Ему пояснили, что сюда когда-то заливалась вода, чтобы враги не могли взобраться на стены. А еще позже он узнал, что мост, по которому они шли к воротам замка, поднимается на цепях.

Замок так поразил и увлек Шарля, что позднее, в 1657 году, он воспоет его в стихах вместе с братом Пьером…

Здесь же, на взгорье, в отдалении от старого замка, стояла деревянная церковь. Когда они, помолившись, переступили ее порог, малыш поразился богатому убранству церкви, которая снаружи казалась некрасивой.