Щит - страница 15
– Воистину… – эхом отозвался брат Бенор.
– Ужин, как обычно, потом… – поставив кубок на место, выдохнул Ансельм, в два прыжка оказался рядом с дверями в опочивальню, рванул их на себя и чуть не задохнулся от восхищения: на черных, как ночь, простынях сияло молочно-белое пятно – девичье тело, достойное быть воспетым в балладах самого маэстро Бенуа.
Представив Золотой Голос Белогорья, пялящийся на его Одалию, брат Ансельм почувствовал ревность. И мысленно прошипел: «Ну уж нет! Пусть воспевает кого-нибудь еще. А я как-нибудь обойдусь без его песен о моей женщине…»
Тем временем сестра Одалия, игравшаяся с непослушным локоном, как бы невзначай коснулась им самого кончика темно-коричневого соска и, подняв взгляд на хозяина опочивальни, облизала острым язычком ярко-алые губы.
Ансельм сглотнул, рванул ворот власяницы… и почти сразу же почувствовал, как под его коленями проминается покрывало, как его взгляд тонет в глазах светоносной сестры, а в пальцах его правой руки трепещет теплая, тяжелая и упругая девичья грудь.
– Ты сводишь меня с ума… – хрипло выдохнул он, склонился над девушкой и впился в ее губы поцелуем…
Губы сестры Одалии пахли земляникой. И не только пахли – лобызая их, Ансельм явственно чувствовал сладость свежесобранных ягод и наслаждался их вкусом. Ощущения были такими волнующими, что он уделил губам Одалии целую вечность. И оторвался от них только тогда, когда понял, что его женщина пытается отстраниться.
Отпустил. Перевел дух. Увидел рядом темный, почти черный сосок и вдруг сообразил, что все время, проведенное рядом с этим роскошным телом, ограничивался одними только поцелуями!
Смял грудь. Медленно развел в стороны молочно-белые колени. Скользнул рукой к лону и вдруг ощутил на языке легонький, едва ощутимый привкус мяты…
«Несушка»[32]?! – мгновенно оказавшись на ногах, мысленно взвыл он. И… поймал удовлетворенный взгляд сделавшей свое дело девицы!
– Годрим, паскуда! – зарычал он. – Сгною!!!
– Если успеешь… – усмехнулась сестра Одалия и… демонстративно свела колени!
Глава Ордена рванул ее голову на себя, развел пальцами веки и криво усмехнулся: даже в свете догорающих свечей было видно, что белок обоих глаз красавицы испещрен «звездами забвения» – алыми точками на месте полопавшихся жил[33].
– Ну да! Мне осталось минут пятнадцать-двадцать. От силы – полчаса… – кивнула Одалия. – Так что тащить к палачам бессмысленно: я уйду к Вседержителю раньше, чем они до меня дотронутся…
– Ты уйдешь к Двуликому, дура!!! – взбесился Ансельм.
– Да какая разница? – усмехнулась она, игриво убрала со лба непослушную прядь и заложила ее за ухо. – Главное, что ты отправишься следом за мной…
– В помаде – «Поцелуй Черной Вдовы»? – уточнил Ансельм.
– Он самый. – Девушка провела язычком по губам и ехидно сморщила носик. – И этот поцелуй был последним поцелуем в твоей жизни… Скажи, тебе сейчас, наверное, жутко страшно?
– Не последний. И не страшно, – оскалился глава Ордена Вседержителя и снова припал к губам сестры Одалии!
Та затрепыхалась, попыталась вырваться – но не тут-то было: Ансельм был намного сильнее. Поэтому насладился мягкостью ее губ, нехотя оторвался, дал ей отдышаться и припал губами к соску.
Поцеловал. Почувствовал, как тот начал пробуждаться, и ухмыльнулся:
– И даже не предпоследний…
– Противоядия к «Поцелую Черной Вдовы» нет!!! – пытаясь отстраниться, взвыла девушка.
– Нет… – удержав ее на месте, согласился он. А потом заставил ее развести колени: – Однако к нему можно привыкнуть.
Сестра Одалия ошиблась – первые признаки приближающейся к ней смерти Ансельм почувствовал только минут через сорок. К этому времени он успел удовлетворить свою похоть всеми известными ему способами, поэтому, ощутив, что девушку начало трясти, нисколько не расстроился – спокойно встал с кровати, отогнул в сторону ковер и скинул истерзанное тело на каменный пол.
– Ты… все равно… умрешь… – зачем-то прикрыв одной ладонью лоно, а второй – искусанную грудь, прошептала девушка.
– Умру, – кивнул монах. – Но не сегодня. Кстати, ты была восхитительна! Я буду помнить о тебе всю свою очень долгую жизнь.