Шел четвертый год войны… - страница 3

Пленный истолковал его решительный тон по-своему.

— Господин полковник может мне верить. Я сказал чистую правду. Никто из наших солдат никогда не бывал в этом лесу, — залепетал он, прижимая здоровую и раненую руки к груди.

— Успокойте его. Скажите, что я ему верю. И ему нечего бояться. Для него война кончилась, — сказал Супрун.

Пленного увели. А сотрудники отдела собрались в комнате.

Супрун слово в слово передал приказ командующего.

— Мы начнем с того, что каждый из нас пересмотрит все свои запасы, записи всех допросов, все имеющиеся в нашем распоряжении документы и письма врага, в которых имеются хоть какие-нибудь упоминания о лесе «Глухом». Мы соберем эти отрывочные данные и сопоставим их. Одновременно и немедленно по этому же вопросу следует запросить соединения и части. И не только запросить. И обязать впредь при допросах всех военнопленных стараться получить как можно больше данных и всякой информации, связанной с действиями противника в лесу «Глухом». Будем также думать, как забросить туда очередную разведгруппу. Жду от вас предложений, товарищи.

— Мы уже по собственной инициативе потрясли, и не раз, и собственные записи, и материалы разведотделов дивизий и разведрот полков. Можно, конечно, просмотреть и еще, но надежда на них слабая, — откровенно заявил капитан Спирин. — До недавнего времени лес был слишком далеко от фронта. Дивизионная и тем более полковая разведка попросту до него не доходили. Я думаю, нам без помощи фронта не обойтись.

— На бога надейся, Виктор Михайлович, а сам не плошай, — осадил его Супрун. — Фронт — фронтом. Мы, конечно, к ним обратимся. Но основными и главными исполнителями этой операции будем мы. Я уже думал о причинах наших неудач. Вы говорите, что уже собирали данные. А кому было известно до сей минуты, что в «Глухом» эсэсовцы? Никому? А ведь они, судя по показаниям танкиста, появились там не сегодня. И не вчера. Вот вам и ваши данные.

Около полуночи закончил обработку полученных от пленного данных старший лейтенант Сосновский. Он сообщил:

— Пленный утверждает, что в Панках нет ни одного гражданского человека. Весь обслуживающий персонал из войск. Ему это доподлинно известно, потому что он бывал в Панках неоднократно. Именно туда он возил почту.

— Значит, пробраться туда в гражданской одежде невозможно, — заметил Супрун. — Что еще?

— Станция сильно прикрыта зенитным огнем и вообще средствами противовоздушной обороны.

— Еще?

— Днем, в светлое время, станция всегда пуста. Эшелоны проходят через нее только ночами.

— Возвращались к вопросу непосредственно о лесе?

— Неоднократно, товарищ полковник.

— И что?

— Одно и то же. Дополнительно ничего сообщить не может.

— Включайтесь, Лев Моисеевич, в общую работу, — устало сказал Супрун и снова склонился над своими бумагами.

Но ему и на этот раз не дали сосредоточиться. К его столу подошла офицер отдела капитан Мороз.

— Работу с письмами закончила, — доложила она.

— Садитесь поближе, — Супрун придвинул ей стул. — Рассказывайте потихоньку, чтобы никому не мешать.

Надежда Павловна, невысокая, изящная, с короткой, аккуратной прической вьющихся волос и большими очень живыми черными глазами, была одной из самых опытных переводчиц. Ее отец— крупный инженер-электрик — до войны жил вместе с семьей в Германии, где работал в одном из советских внешнеторговых объединений. Надя с первого класса училась в немецкой школе. Таково было непременное желание ее отца. Немецкий язык она знала блестяще. И кроме немецкого еще английский и итальянский. Очень добросовестная и упорная, она могла сутками не вылезать из-за стола. Для нее не существовало ни неразборчивых почерков, ни незнакомых диалектов. Она настолько свободно разговаривала с самыми косноязычными пленными, что почти никто из них не верил, что она русская. Недаром во время одного из первых допросов пленный оберст-лейтенант люфтваффе заявил, что не желает разговаривать с предательницей. Пришлось передать его Сосновскому. Оберст-лейтенант, презрительно окинув взглядом Льва Моисеевича, изрек:

— Это все же лучше.

И больше уже не артачился.

— Ни в одном из писем нет по интересующему нас вопросу никакой информации, — доложила Мороз начальнику отдела.