Шел четвертый год войны… - страница 4

— Конечно, — с сожалением вздохнул Супрун. — Это не Булонский лес. Не станешь писать, что ходил туда на прогулку.

— И все же есть кое-какие сведения, которые, на мой взгляд, могут быть нам полезны, — продолжала Мороз.

— Давайте.

— Старший фельдфебель роты связи Вилли Штоф сообщает своей кузине, что на днях похоронил их общего знакомого ефрейтора Карла Адамса, который умер от ран по дороге в госпиталь. И похоронен на берегу озера, между двумя живописными холмами. Я посмотрела карту: это как раз то озеро, которое в «Глухом».

— Почему вы так думаете?

— Потому что никакого другого озера между холмами в районе дислокации роты связи не существует.

Супрун придвинул карту.

— Продолжайте, — сказал он, внимательно разглядывая голубое пятнышко в северном участке леса.

— Отсюда я сделала вывод, что, лишившись в результате нашего наступления рокады, немцы либо были вынуждены разрешить своим частям передвигаться через лес, либо особая зона в лесу занимает лишь какой-то определенный и ограниченный его участок.

— Логично, — согласился Супрун. — А как вы сопоставите этот вывод с показаниями танкиста? Вы знакомы с ними?

— Знакома. Они не противоречат моему выводу, — с уверенностью ответила Мороз. — Он намеревался проехать на станцию южнее озера. И был предупрежден регулировщиком на развилке. Развилка вот она, в лесу. Значит, особая зона находится еще южнее развилки. Поэтому танкиста повернули левее, в объезд ее, на Глинково.

— А не выдумал он все это? — спросил Супрун.

— Не думаю…

— Почему?

— Если бы его пропустили через зону, зачем бы тогда ему было ехать через Глинково? И много дальше, и опасней. Ведь именно там он и напоролся на нашу засаду. А сдался он отнюдь не добровольно.

Супрун встал из-за стола и, стараясь никому не мешать, прошелся вдоль комнаты. Выводы его были обрывочны и не выстраивались на пути к решению. Но одно уже показалось ему целесообразным: надо точно установить границы особой зоны. Супрун подошел к Спирину.

— Попытайтесь, Виктор Михайлович, вместе с капитаном Мороз очертить особую зону в «Глухом», — сказал он. — Хотя бы примерно. Получим дополнительные данные, очертим точнее. Это очень важно. И непростительно, что мы не сделали этого до сих пор.

Перед рассветом Супрун отпустил подчиненных. Впрочем, разошлись они недалеко. Жил весь разведотдел тут же во флигеле. Койки офицеров стояли на чердаке, под лестницей, в бывшей кухне и светелке. В светелке располагалась капитан Мороз. Непременно по соседству с ней, в данном случае в коридоре, капитан Спирин. Виктор Михайлович питал к Надежде самые нежные чувства. Неоднократно просил у нее руки. Но Надежда Павловна и слышать ни о чем не хотела до окончания войны. О подлинных между ними отношениях не знал никто. Хотя вездесущий шофер Супруна сержант Гавриков божился, что дважды самолично видел, как капитан Мороз пришивала подворотничок к гимнастерке капитана Спирина.

Супруну казалось, что он даже не успел уснуть, когда неожиданно почувствовал чье-то легкое, но в то же время настойчивое прикосновение к своему плечу. Он тотчас же открыл глаза. Его будил дежурный по отделу старший лейтенант Сосновский. Было уже светло. На террасе, где он спал, тоненько позвякивали стекла и дрожал пол. Это он чувствовал даже лежа на койке.

— Что случилось? — спросил он.

— Донесение от майора Зорина, — доложил Сосновский.

— А что это значит?

— Танки, — объяснил Сосновский. — Свернули с дороги в лес и устраиваются на дневку.

— Так что же Зорин докладывает?

— Его разведчики только что вернулись из поиска. В районе Марино на их засаду наткнулась группа фельд-полиции: шесть человек на двух подводах. Четырех в схватке пришлось ликвидировать. Старшего группы — капитана и обер-лейтенанта — переводчицу захватили и привели в расположение полка. Майор спрашивает, что с ними делать. Направить к нам или прямо во фронт?

— Как что? — удивился Супрун. — Раз из-под Марино, пусть немедленно доставят сюда.

— Понял, — ответил Сосновский и быстро направился к телефону, у которого на связи, очевидно, был Зорин.

Пока Супрун одевался, брился и умывался, танки в лесу, надежно замаскировавшись от воздушного наблюдения, угомонились. В флигельке снова стало тихо. Супрун вышел во двор, нашел своего водителя Гаврикова, разбудил его и попросил сделать чаю покрепче. Гавриков, лихой малый, воевавший вместе с Супруном с первых дней воины, отлично знал привычку своего начальника: непременно натощак, до завтрака, выпивать стакан чаю. И нимало не удивился просьбе. Только спросил: — Пустого?