Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона - страница 35

Он пристально посмотрел на меня, будто гипнотизер, желающий запечатлеть в чужом мозгу свои мысли, и напомнил:

— Не забывайте главного, Ватсон, — подозреваются все! Будьте предельно внимательны и осторожны. На ближайший час вы — мои ум, глаза и уши.

Я кивнул в знак согласия, и делать нечего, повел его, хромающего, в замок.

Дойдя до угла, где дорожка раздаивалась, Холмс неожиданно остановился, скривился и простонал:

— Не спешите так, друг мой, дайте бедному инвалиду передохнуть.

Обведя торец замка пристальным взглядом, Холмс задержался на разбитом окне третьего этажа и осколках под ним, а потом, к моему удивлению, довольно решительно шагнул на газон. Вероятно, его вели какие-то никому не видимые следы, потому что, завернув за роскошный куст белых роз и отогнув костылем ветки, он выразил свое крайнее изумление, тихо присвистнув. Мне с дорожки было не видно, что привлекло внимание Холмса, и поскольку он не часто выражал свое удивление подобным образом, я решил полюбопытствовать. Со всей осторожностью ступая по его следам, как того требовали элементарные правила сыщика, я обогнул куст и посмотрел из-за плеча Холмса на предмет, так его поразивший: это был мужской ботинок огромных, просто гигантских размеров, замызганный до последней степени. Рядом на рыхлой земле под кустом были заметны две какие-то глубокие подковообразные рытвины и другие следы, в сравнении с ботинком казавшиеся детскими. Холмс склонился над ними, но тут же выпрямился, быстрым взглядом окинул фасад и так же неожиданно, как начал, закончил осмотр.

— Весьма любопытно, Ватсон!

— Что именно, Холмс?

— А все. Абсолютно все!

Больше он ничего не сказал, да и возможности такой у нас не было, так как мы уже подошли к парадному входу. Холмс, опираясь на меня, не без труда одолел пандус, и мы вошли в замок. Не успел я как следует оглядеться, как почувствовал на себе чей-то горящий взгляд: с высокой галереи на нас смотрел тонкий темноволосый мальчишка. Он быстро перевел взгляд с меня на Холмса и обратно, и улыбка стала расплываться по его смышленой и очень выразительной мордашке, а глаза как-то особенно заблестели. Я поклонился. Он, также улыбнувшись, поклонился и, стремительно сбежав с лестницы, подошел к нам. Опустив глаза, он тихо, несколько церемонно произнес:

— Я узнал вас, мистер Холмс, и доктора Ватсона также, но я… никому о том не скажу!

Холмс улыбнулся и от души пожал руку своему юному почитателю. Тут как раз вошел камердинер, поклонился нам и во всеуслышание спросил:

— Его светлость интересуется, не будет ли каких распоряжений от мистера Шерлока Холмса и доктора Ватсона?

Мы все улыбнулись такой непосредственности старого аристократа, который, узнав нас, не пожелал дольше кривить душой. Таким образом, инкогнито наше, и без того сомнительное, было окончательно порушено, и поскольку никаких распоряжений от нас не поступило, камердинер отправился в погреб самолично выбирать для нас вино. Теперь все очень дружелюбно, но излишне пристально смотрели на неожиданных гостей, как на экспонаты паноптикума, и я уже не рассчитывал, что смогу успешно наблюдать за ними, когда они так усердно наблюдают за нами. Холмс постарался отвлечь всеобщее внимание от рассматривания наших персон, начав болтать о том о сем, как он один только и умел, тем самым быстро разрядив обстановку. Миссис Вайс заметно оживилась, конечно, настолько, насколько позволяла ей благовоспитанность, но сдержанность в проявлении чувств, именно то, что принято считать чисто британской чертой, на этот раз тяжело давалась всем. Это и понятно — не каждый день видишь таких знаменитостей, как мой друг. Идеально вышколенный камердинер не выходил за рамки благодушной почтительности, но и он позволил себе несколько веселых замечаний.

Даже тихий и немножко деревянный Фил, который нам прислуживал и поначалу был как-то насторожен, под обаянием и простотой обращения Холмса оттаял и, позволив себе улыбнуться на какую-то его веселую реплику, так и не смог убрать с лица широкую и чуть виноватую улыбку.

Про Фредди и говорить нечего, он без конца засыпал нас вопросами и, наконец, настолько с нами освоился, что безапелляционно заявил: