Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона - страница 61
— Уверяю вас, Ватсон, если в течение ближайшего часа я не раскрою это дело, можете со спокойной совестью обозвать меня «скотлендярдовцем»!
— В течение ближайшего часа?! Вы не оговорились, Холмс?
— Нет, не оговорился, мне требуется только как следует сосредоточиться. Какая-то малая малость постоянно от меня ускользает… — в досаде он махнул рукой.
Подумать только, ему осталась какая-то малость, а я давно уже перестал понимать что бы то ни было. И сейчас, когда путаница образовала совершенно головоломный узел, и не было, кажется, никакой надежды его распутать, я ждал, что Холмс, как славный македонский полководец, соберется с силами и просто разрубит его одним махом. Потому и уселся поудобнее, желая со всем вниманием наблюдать эффектную развязку. За окнами шумел сильный дождь, поглощая все звуки и краски. В дождь всегда хорошо думается, создается ощущение отгороженности от мира и особенной внутренней тишины. Я сидел с «Вестником психологии» на коленях, но не читал, а исподволь разглядывал моего друга. Лицо Холмса осунулось, темные волосы, обычно тщательно расчесанные на косой пробор, теперь растрепались, лихорадочный взгляд блуждал, и мыслями своими он явно пребывал не здесь. Мне припомнился один вдохновенный афганский аскет в час намаза, когда-то меня поразивший, сходство было удивительное.
Время тянулось медленно, дождь все усиливался, я встал и подошел к окну. Дома на противоположной стороне Бейкер-стрит казались призрачными, полупрозрачными и пустыми внутри, как в страшном детском сне, когда невозможно отличить свой дом от чужого и непередаваемый ужас сжимает сердце. «Ты потерялся! И никогда больше не попадешь домой. Никогда-никогда!» И дождь, будто желая предельно обострить тягостное впечатление, захлестал по стеклам с новой силой, окончательно стерев и без того размытые очертания домов.
Но тут Холмс передвинул настольную лампу, и она, золотым пятном отразившись в окне, мгновенно разрушила этот фантастический мир.
— Не вспомните ли, Ватсон, когда была разгромлена банда Дребадана?
— Лет пять-шесть тому, точнее не скажу… хотя погодите, это же было в год кончины нашей незабвенной королевы.
— Значит, в девятьсот первом. Хорошо бы найти подшивки и выудить из них какие-нибудь сведения, а всего лучше — словесный портрет.
Желая хоть чем-нибудь помочь делу, я предложил Холмсу сходить в библиотеку, но он решил проблему иначе, вышел на лестницу и кликнул нашу хозяйку, которая стряпала ужин:
— Миссис Хадсон, где у вас старые подшивки «Таймса»?
— На чердаке, за сундуком на белой этажерке, мистер Холмс. Если время терпит, я после ужина вам их принесу. Там очень пыльно, и теперь мне не с руки на них отвлекаться.
— Нет-нет, благодарю, миссис Хадсон, я сам!
Недолго думая, он ринулся на чердак, а спустя две минуты, пропыленный, но довольный, уже чихал над нужными ему номерами «Таймса», потирая несчастную свою лодыжку.
— Вот и объявление, где назначается награда за головы трех оставшихся бандитов… А вот и их приметы…Так и есть! Бен Гранвель, кличка Бен Глаз, прежняя кличка Бен Гламур. Так, так… среднего роста, стройный, сухощавый, шатен, волосы волнистые, зубы ровные. На левом глазу черная повязка. По виду — лет тридцати с небольшим, по манерам и речи — джентльмен, отменно красивый и изысканный.
— Да, я помню его. Хорошо помню. Про такие лица говорят «точеное», их мало портит даже старость.
— Но почему же, Холмс, этот «отменно красивый и изысканный джентльмен» так мало маскировал свое увечье, когда существуют, по крайней мере, две такие возможности, как темные очки или искусственный глаз? Ведь черная повязка — самая вопиющая из примет.
— Не знаю, Ватсон. Об этом я уже думал.
— Может, он подражал князю Потемхину или же самому фельдмаршалу Кутузоффу? — продемонстрировал я свои познания в военной истории.
— Не надо ходить за море, Ватсон, да еще так далеко, если только он не подражал адмиралу Нельсону, он мог с большим успехом подражать самому «Веселому Роджеру», каким его теперь любят изображать в книжках и журналах!
— Ха-ха-ха! Хорошая шутка, Холмс!
— Хотя, возможно, ему действительно нравилась вся эта изысканная компания одноглазых знаменитостей, Ватсон, и он хотел по праву ей принадлежать, потому и не стеснялся своего увечья и даже бравировал им.