Шестой час - страница 9
— Да очень просто, Жорж. Идет рубль в орлянку, а ставка тысяча. Ну, что же, Мелентий, орел или решка?
— Орел.
Зарницын открыл ладонь.
— Пожалуйте денежки.
Краснея, Кадыков вытащил бумажник.
— Погоди, успеешь. Идет на квит?
— Решка.
— Орел. Четыре за тобой.
— На квит.
— Не будет ли?
— Мелентий Степаныч, чай стынет.
Кадыков улыбался. Пот капал с жирного лба. Он все удваивал ставки.
— Ну, баста. Знаешь, сколько ты проиграл?
Только теперь опомнился Кадыков. Он побелел, заморгал, захлебнулся и вдруг визгливо заплакал.
В литературном кружке стихотворец Ливерий Гусев прочитал свою поэму «Кольца Пса». После чтения ужин. В углу за большим столом Розенталь, Лина, Хайкевич, Пейсахзон, Гусев и его друг Балкай, угрюмый латыш в оранжевом галстуке. Поодаль, за круглым столиком, задумчиво играет розой Сандвич и прихлебывает шампанское Вадим.
— Итак?
— Итак.
— Подлец.
— Теперь все подлецы. Нашла, чем пугать. Хвати-ка лучше шампанского.
— Вадим, ты напрасно брезгаешь мной. Лучшей жены ты не сыщешь.
Зеленецкий, качаясь, подошел к Зарницыну. Он жевал и чавкал.
— Нет ли у вас, Вадим Павлыч, пяти рублей?
— Для вас нет. Зеленецкий качнулся, шагнул к большому столу и бросился перед Линой на колени:
— Браво, Зеленецкий!
— Что это, экспромт?
— Браво, браво!
— Жорж Абрамыч, дайте мне пять целковых.
— Разве уж за экспромт.
Розенталь порылся в кошельке и вытащил золотой. Поэт поцеловал у Лины ботинок и при общем смехе на четвереньках отполз к своему столу.
— Человек, получи!
Лакей воротился.
— Не берут-с, говорят, фальшивый.
За большим столом засмеялись.
— Жорж Абрамыч, вы мне дали фальшивый золотой!
— Ха, ха, ха!
— Я вам? Ничего подобного. Вот свидетели.
— Ха, ха, ха!
— Уголовное дело!
— Протокол!
— Ха, ха, ха!
Зеленецкий дико озирался. Хохот усилился. Хайкевич выл от восторга; связка жетонов плясала на белом жилете. Лина звенела, как колокольчик.
— Садись, дурачок, — сурово сказал Балкай, — шуток не понимаешь. Розенталь давно заплатил за тебя.
Поэт перекрестился.
— Теперь у меня пятерка на всю ночь! Ловко!
Он вскочил и бросился бежать.
— Ха, ха, ха!
Сандвич сидела у Кадыкова с утра. Она пересмотрела коллекцию пикантных фотографий, выпила две рюмки коньяку, съела миндальный пряник и, затянувшись, выпустила дым.
— Ну, а когда платеж?
Кадыков отмахнулся. Слеза повисла на пухлой щеке.
— А хочешь, я так устрою, что ты ни гроша не заплатишь?
— Настя, друг, выручай! Вовек не забуду.
— Тогда пиши мне вексель на сорок тысяч.
— Нашла дурака.
— Дурак и есть. Ты раскинь мозгами: мне сорок дашь, а от Вадима вернешь все триста.
— Да ты обманешь.
Долго поэтесса убеждала фабриканта. Наконец, он сдался.
— Молодец. А теперь поедем.
— Куда?
— В жандармское управление. Там ты заявишь, что Розенталь держит игорный дом. Пусть сделают обыск.
— Постой. Зачем в жандармское? Лучше в участок.
— Ах ты, ватный лоб! В участке тебя же просмеют. У них все пристава на жалованьи. А в жандармском ты скажешь, что тебя обыграл Зарницын и дал вот эти самые бумаги.
— Что это? Прокламации?
Выпучив глаза, Кадыков обливался потом. Недоеденный пряник таял в горячих пальцах.
— А это для предлога. Не бойся. Иначе жандармы не станут обыскивать. Бери шляпу, едем.
Старший адъютант жандармского управления ротмистр Белинский потянулся на кресле под царским портретом, зевнул и раскрыл жалованный портсигар.
— Покурим, Георгий Николаич. И куда это наш полковник провалился?
Младший адъютант поручик Ахматов хлебнул остывшего чаю.
— Я не курю.
— Ах, да, ведь вы у нас рыцарь без страха и упрека. Не пьет, не курит, в карты не играет. Неужели вы и в полку себя так вели?
— Нет, в полку и кутить приходилось. Ну а теперь… Звание жандармского офицера обязывает к иному.
— К чему же?
— Будто не знаете.
— Не знаю. Впрочем, виноват. Знаю, что нам не подают руки, и в общество не пускают. Вот вам и жандармская честь.
— А долг присяги?
— Ах оставьте. Долг, присяга, царь, Бог, ну кто этому верит? Служил потому, что выгодно. Чудак. Общество вырастает из узких понятий. Когда-то и я перед причастием ничего не ел, согрешить боялся. А теперь с утра закушу, сперва колбаской, а потом Телом Христовым. И ничего. Предрассудки.