Шестой остров - страница 2
В восприятии латиноамериканцев присутствие в «серьезной литературе» черт детектива не требует извинений, оправданий, попыток уравнения в правах. Эти черты органично вписываются даже в поэтику самого Хорхе Луиса Борхеса, признанного метра испаноязычной прозы XX века. Престиж детектива отстаивал мексиканский писатель и философ Альфонсо Рейес, а классик современной кубинской прозы Алехо Карпентьер написал в свое время ставшую теперь хрестоматийной статью «Апология детективного романа»... Но дело, конечно, не только в авторитетах. Дело в литературной практике, основанной на специфической действительности Латинской Америки, которая порождает мышление в категориях детектива. Реальность, питающая роман о геррилье, о противостоянии режимам военной хунты, о подпольной борьбе,— такая реальность не может быть чуждой детективу.
Но детективная линия, в отличие от предыдущих романов Чаваррии, не единственная и не основная в «Шестом острове». Эта книга — своеобразный букет жанров, и особое место в нем занимает пикареска.
Манускрипт с исповедью Альваро де Мендосы, великого грешника, жившего на рубеже XVI и XVII веков, мог бы стать основой самостоятельного литературного произведения. В романе Чаваррии ему суждено стать первотолчком для развития детективной интриги, которая начнет развиваться три столетия спустя, оттенить ее, сделается даже в известном смысле ее прообразом.
В том, что плутовской роман «переселился» из Испании в Латинскую Америку и нашел там для себя весьма плодотворную почву (на которой впоследствии расцвел и детектив), нет ничего удивительного. Ведь в грандиозный водоворот конкисты оказались втянутыми самые пестрые по своему составу людские потоки. Манящие земли Нового Света привлекли не только полководцев-завоевателей с именами «христианских королей» на устах и обнаженным мечом в руках, не только миссионеров, несущих индейцам-язычникам «слово божье», но и тысячи разорившихся людей всех сословий, опьяненных мечтой об Эльдорадо, алчных проходимцев и просто веселых бродяг, искателей приключений,— да и тех, кто был не в ладах с законом и предпочитал затеряться на бескрайних просторах молодых вице-королевств. Эти потомки героев классических испанских пикаресок — Ласарильо с Тормеса или Пройдохи дона Паблоса — быстро ассимилировались, а вскоре действительность Латинской Америки породила своих собственных пикаро.
У исповеди Альваро де Мендосы есть несомненный литературный предшественник — появившаяся в 1690 году в Мехико хроника Карлоса де Сигуэнсы-и-Гонгоры «Злоключения Алонсо Рамиреса». Судьба самого автора хроники, возможно, повлияла и на создание образа Бернардо Пьедраиты: Сигуэнса-и-Гонгора в отрочестве вступил в орден иезуитов и был изгнан из него за дисциплинарные провинности, а впоследствии стал выдающимся математиком и историком. Бернардо Пьедраита получает в свои руки «документ» — исповедь авантюриста Мендосы; документальность же хроники Сигуэнсы-и-Гонгоры не ставится под сомнение. Он записывал рассказ авантюриста Алонсо Рамиреса по приказу вице-короля, и под его пером официальный жанр «реласьон» (т. е. донесения) обогатился чертами художественного произведения — пикарески и романа о пиратах. География похождений героя хроники почти та же, что и у Альваро де Мендосы: тут и Филиппины, и Новый Свет, и странствия с английскими пиратами, которые под конец бросают своего пленника на произвол судьбы...
В истории Альваро де Мендосы, рассказанной Д. Чаваррией, чувствуется не парафраз, а вольная или невольная полемика с историей Алонсо Рамиреса, прошедшей «художественную обработку» просвещенного хрониста. Алонсо Рамирес — заурядный человек, лишенный ореола героики, человек-щепка, которого носит по волнам житейского моря. Он ловчит, юлит, мечется, пытается лавировать, но суть от этого не меняется — он остается объектом приложения сил со стороны властей, церкви, пиратов и т. д. К тому же в хронике Гонгоры-и-Сигуэнсы картина мира скорректирована идейно-философской концепцией автора: несмотря на все свои «плутовские» качества, Алонсо Рамирес — католик, и все наиболее крупные его несчастья происходят не столько из-за его собственных грехов, сколько от мучителей-протестантов...