Школа - страница 6
Главный инженер был один в офисе ангара, когда Монтгомери спустился с самолета. Они увидели друг друга через стеклянную перегородку. Монтгомери махнул Гандерсону рукой и, войдя в комнату, произнес:
— Девяносто первый не выглядит так, как будто скоростные пробежки разнесли его на куски.
Гандерсон выглядел увлеченным делом, с пачкой бумаг в руках, хандры не видно и следа:
— Мы обнаружили одну небольшую область нежелательной вибрации возле хвоста. Но я думаю, что мы можем исправить это, просто немного изменив каркас в этом месте.
Монтгомери сел:
— У меня не выходит из головы наш с тобой разговор сегодня утром. Эта твоя школа.
Гандерсон кивнул:
— Да, я тоже об этом все время думаю.
— Мне интересно — просто предположим, что там все действительно окажется на уровне, что в школе действительно что-то есть такое… — как ты думаешь, есть ли какой-нибудь шанс, что меня туда примут?
Гандерсон удивленно посмотрел на майора:
— Я не думал, что тебя заинтересует что-то подобное.
Монтгомери непринужденно улыбнулся:
— Я понимаю, что прослужил в армии достаточно долго, и это наложило соответствующий отпечаток на мой облик, — выгляжу солдафон-солдафоном, но уверяю тебя, я способен понять, то что ты сказал сегодня утром о принципиальной сложности Девяносто первого. И если в этой школе есть что-то, что привлекает таких людей, как Норкросс и ты, я хотел бы получить кусочек этого и для себя.
— Я не знаю, не могу ответить тебе на этот вопрос, я и сам еще не подал заявление. А ты уверен, что тебе начальство разрешит?
— Последнее время я стал вести кое-какое исследование и Додж смотрел на это довольно благосклонно, так что я думаю он позволит мне посещать занятия.
— Хорошо, я замолвлю за тебя словечко, — сказал Гандерсон. — Но учти, это кот в мешке, можно и нарваться.
— Я готов рискнуть вместе с тобой, — сказал Монтгомери.
Шесть недель спустя изменения были завершены и Девяносто первый был принят правительством. Почти одновременно заявление Сорена Гандерсона было принято «Институтом Нэгла-Беркли», и ему разрешили привести на собеседование своего друга майора Монтгомери.
И все эти шесть недель полковник Додж ежедневно по телефону устраивал разносы по поводу медленного течения работ и делал все возможное, чтобы ускорить приемку самолета. За это время еще тридцать человек покинули важные должности в различных частях страны и, похоже, причина увольнения у каждого была одна — школа. Но никто из этих тридцати на роль агента не подходил, а впрямую настаивать было нельзя, чтобы не насторожить противника. Монтгомери оставался единственным кандидатом.
За это время, первые два десятка человек закончили школу и снова подавали заявки на работу в промышленности и науке. Некоторые просили о восстановлении отношений со своими бывшими работодателями, другие искали совершенно новые сферы деятельности. Но никто не давал никакой информации о том, что происходило с ними в школе.
Однако было решено и были разосланы конфиденциальные распоряжения, что до тех пор, пока о школе не станет известно больше, заявления этих людей должны быть отложены. Их нельзя было нанимать даже в качестве уборщиков на заводы выпускающие продукцию с грифом «секретно». С другой стороны, было желательно избежать любого расследования, которое выглядело бы как лобовая атака и вспугнуло бы организаторов школы. Доджу удалось убедить свое начальство и ФБР, что с Монтгомери у них представляется наилучшая возможность.
Институт располагался в небольшом городке Каса-Буэна в северной Калифорнии, на побережье недалеко от границы с Орегоном. Монтгомери ехал из Сиэтла один, Гандерсон с семьей выехали на день раньше. Было решено, что жена Монтгомери, Хелен, и двое их детей с ним не поедут, поскольку, скорее всего, он едет не на долго.
Майор зарегистрировался в одном из двух курортных отелей, как только прибыл в Каса-Буэна. Его следующим действием было устройство телефонного шифратора и отчет Доджу. — Монтгомери подозревал, был почти в этом уверен, что доктор Спиндем прослушивает большинство его разговоров. Этот факт раздражал, подобно занозе в руке, которую невозможно вытащить.