Шпана - страница 54
— Давай! Давай! — оживились остальные, повернувшись туда, где одиноко шарил в речном иле Таракан. — Эй, Таракан! Беги скорей сюда и становись раком!
Парень не ответил, лишь еще ниже наклонил голову, так что острый подбородок мышиной мордочки уперся в худые, выпирающие ключицы. На голове у него, прикрывая струпья, красовалась огромная кепка, а бритый затылок казался от этого совсем маленьким, шишковатым. Лицо у него было желтое, глаза навыкате, а губы отвислые, как у обезьяны. Сопляк и Огрызок спустились к нему и стали тянуть за руки. Он тихонько заплакал, и мордочка до самой шеи вмиг стала мокрая от слез.
— Пошли, устроим тебе случку с кобельком, — покрикивали те двое. — А то видишь, неймется псине!
Таракан хватался за сухие стебли и, ни слова и не говоря, плакал. Тем временем пес разошелся вовсю: мало того, что прыгал на всех и обдавал грязью, так еще начал хватать зубами одежду и разбрасывать где попало.
— Ах ты, сволочь такая! — заорали сорванцы и принялись гоняться за псом — не ровен час, сбросит в воду вещички.
Сопляк и Огрызок со смехом выпустили Таракана, который тут же спрятался в кустах, и устремились за остальными вверх по склону спасать свои лохмотья.
Прижимая к груди одежку, свою и братьев, Мариуччо на всякий случай отошел в сторонку — а то как бы пес и за ним не погнался. Но тот его не замечал, хотя уже не раз на бегу вытерся об него грязной, мокрой шерстью. Но наконец все-таки удостоил вниманием, набросился играючи и вцепился зубами в одежонку.
— Бывалый, а, Бывалый! — звал на помощь испуганный Мариуччо.
Пес ухватил штаны старшего брата и тянул их на себя. Ребята помирали со смеху.
— Вот паразит! — восхищались они овчаркой.
Бывалый с братом взбежал по склону, весь мокрый, и палкой отогнал пса. Затем взял одежду у Мариуччо и, ни слова не говоря, аккуратно ее свернул.
Все вдруг затихли, слышался только голос пьяницы, который распевал песни в грязи под мостом. Но тишина длилась недолго: переплывшие на другой берег уже возвращались и орали во всю глотку, борясь с течением. Сырок так до сих пор и не рискнул войти в воду, но тоже разорялся:
— Задира, эй, Задира, вода теплая?
— Теплая, теплая! — насмешливо ответил ему Сопляк.
— Сам, что ль, не чуешь? — крикнул другой недоросток.
— Всякий говнюк меня еще учить будет! — помрачнев, бросил Сырок.
— Слабо на тот берег переплыть? — подзадорил его Армандино, который уже разделся до трусов — неизвестно, где он их выкопал такие замызганные.
Из-под моста доносилось пьяное пение:
Эх, выйду я на волю, погуляю вволю!
— Ну давай, Сырок, не тушуйся! — понукали его с откоса Альдуччо и Задира.
— Ща он вам покажет класс! — ухмылялся Армандино.
Огрызок метнул с берега в Сырка шматок грязи. Сырок вскипел.
— Кто кинул? — завопил он придвигаясь к краю площадки и глядя вниз.
Ребята загоготали.
— Погоди, дознаюсь, — пригрозил Сырок, — всю рожу разобью!
— Ты хоть плавать-то умеешь? — поинтересовался Армандино.
— Умею, не боись, но на тот берег все ж таки страшновато, — признался Сырок.
Бывалый выудил из трусов окурок и закурил, озирая происходящее. Он с братьями обычно держался особняком, но тут его сразу окружило человек десять. Со всех сторон послышались голоса:
— Дай затянуться.
— Дай покурить, не жлобись!
— Где живешь-то? — спросил его Сопляк в надежде завязать дружбу.
— На Понте-Маммоло, — ответил Бывалый.
— Мы там дом себе строим, — объявил Мариуччо.
Бывалый еще несколько раз затянулся и молча передал окурок Сопляку. Теперь все глаза устремились на него.
— Сперва искупаемся, — твердил, как попугай, Сырок, — а после в кино.
Что в Тибуртино показывают?
- “Амальфийского льва”, - самодовольно объявил Сырок и улегся на пыльной, сухой траве.
Нынче у него в кармане было полторы сотни, и это поднимало настроение. Через Тибуртино то и дело проходили автобусы из Казале — ди-Сан-Базилио и Сеттекамини; дымное солнце туманило раскаленные вершины Тиволи. С фабрики отбеливателей, которая своими стенами и баками напоминала паука, полз по откосу Аньене, по выжженной стерне, до самого асфальта шоссе, липкий, как масляное пятно, запах гнилых яблок.