Шпана - страница 55

Со стороны моста, запыхавшись от быстрой ходьбы, так что грудь вздымалась под белой майкой, появился Кудрявый.

— Эй, Оборванец! — Он покровительственно вскинул руку и помахал среднему брату Бывалого.

— Глянь-ка, кто идет! — крикнул, заметив его, какой-то парень из Тибуртино.

— Оборванец, ты что, оглох?! — снова насмешливо окликнул его Кудрявый, но паренек и ухом не повел — развалился на грязной земле, повернул бровастое лицо к воде и думал о чем — то своем.

Не меняя насмешливого выражения, Кудрявый стал раздеваться. Неторопливо сложил одежду кучкой у ног, затем надел огненно-красные плавки, достал из кармана “отечественную” и закурил. Потом присел на корточки в раскаленной пыли и еще раз глянул вниз на скопище шумливой шпаны. Мариуччо тут же подскочил к нему, зажав под мышкой одежду братьев.

— Оборванец! — в третий раз крикнул Кудрявый.

— Он у нас Певец, а не Оборванец, — с довольной ухмылкой пояснил младший.

— Да ну? — откликнулся Кудрявый и заржал во все горло. — Тогда спой нам песенку, Оборванец!

Тот не шелохнулся; смуглое, лоснящееся лицо сохраняло все то же выражение.

— Неужто он петь умеет? — с притворным изумлением спросил Сопляк.

— Сам удивляюсь! — в тон ему отозвался Кудрявый.

Оборванец по-прежнему молчал, Бывалый тоже, как будто разговор нисколько их не касался. Мариуччо, младшенький, ответил за всех:

— Не станет он вам петь.

— Как так не станет? — возмутился Кудрявый. — Или у него в горле пересохло?

— А что ему за это? — вдруг нарушил молчание Бывалый.

— Закурить дам, — серьезно отозвался Кудрявый.

— Пой! — приказал Бывалый брату.

— И вправду, а? — попросил Мариуччо.

Оборванец чуть приподнял худенькие загорелые плечи и уткнулся птичьим носом в подбородок.

— Ну давай, пой! — нетерпеливо повторил Бывалый.

— А чего петь-то? — спросил средний надтреснутым голосом.

- “Красную луну”! — сделал выбор Кудрявый.

Оборванец неохотно уселся, подпер коленями грудь и запел по-неаполитански. Голос у него был, как у тридцатилетнего — в десять раз сильнее его самого, глубокий, страстный. Остальные ребята, которых что-то давно не было слышно (они возились в грязи за гребнем холма), сразу сбежались послушать.

— Ах ты, стерва, как поет! — восхитился Огрызок.

На реке вновь наступила тишина, как бы подчеркивающая красоту песни.

И в этой тишине в затылок Сырку, который так и не решился опробовать воду, вмазался новый шлепок грязи.

— Кто кинул? — вновь раздался угрожающий окрик. — А ну, покажь, чего у тебя там! — подступил он к Армандино, заметив, что тот одной рукой держит за ошейник овчарку, а другую прячет за спиной.

Армандино глянул на него с насмешливым вызовом; на мгновение в глазах промелькнул испуг, но злоумышленник тут же взял себя в руки и разыграл полнейшее непонимание. Он уселся поудобнее, затем резко выбросил вперед руку и предъявил Сырку раскрытую пустую ладонь. Не удовлетворившись этим, Сырок подскочил к нему сзади, ухватил под мышки и оторвал от земли.

Такого Армандино не ожидал. Он растерянно тряхнул головой, отбрасывая со лба чуб, и поднял глаза на Сырка.

— Чего тебе, убогий?

— Ты что там прятал? — Сырок подобрал с земли ком грязи.

— Да отцепись ты!

— Ты кинул, гад?

— А сам не видишь? — Армандино нагло поднес перемазанную ладонь прямо к носу приятеля и тут же отскочил на безопасное расстояние. — Нашел, о чем спрашивать, дурачок!

Сырок молчал, не в силах справиться с бешенством, — лишь грозно надвигался на обидчика. Но у Армандино за спиной был весь белый свет, все поле, весь широкий берег Аньене до самой землечерпалки, до остерии “У рыбака”, до Тибуртино, — и тем не менее он застыл как вкопанный, чуть сгорбился, готовый ко всему, что уготовила ему судьба. Когда Сырок подошел совсем близко, Армандино вдруг проворно подхватил с земли кусок засохшего дерьма и запустил прямо тому в морду. Но удрать ему не удалось: в два прыжка Сырок настиг его и ухватил за край трусов. Армандино вырвался, но убегать пришлось, показывая всем голую задницу и путаясь в спустившихся до колен трусах. Он отбежал подальше и уселся на берегу, у излучины, а Сырок под общий смех удовлетворенно плюхнулся на землю и тоже стянул трусы. Остальные, сгрудившись на вершине откоса, продолжали хихикать.