Шпион, которому изменила Родина - страница 46

Проснулся от приглушенного шепота за дверью Было еще темно. Разговаривали двое мужчин. Один говорил по-польски, другой на смеси польского с украинским. Мне сразу все стало ясно, они явились, чтобы прикончить меня и шушукались, как сделать это бесшумно и желательно без крови… «Конспираторы» не могли раньше договориться!.. Дверь начала медленно открываться, и как только в проеме возникло два силуэта, я сказал чисто по-русски:

— Доброе утро, панове! По-моему, вы хотели мне что-то сообщить?..

Этого они никак не ожидали. По разговору вечером и по документу они были уверены, что я немец. К тому же приняли меня за гестаповского провокатора, назвавшего старый, недействующий пароль: Вену, как потом выяснилось, не успели предупредить о смене пароля. Теперь я знал, что не ошибся адресом и мог раскрыть цель своего приезда.

Но это все случилось позже, а сейчас, в поезде, по пути в Вену, я проснулся от легкого прикосновения пальцев, осторожно поглаживающих мои волосы. Не сразу сообразил, что сижу, едва не уткнувшись в колени девушки. В купе мы были одни. Супруги, очевидно, вышли раньше. Я поднял голову и извинился за непреднамеренную вольность.

— Mir scheint sie haben eine stiirmische Nacht verbraeht, und ich wollte sie nicht storen[7] — сказала девушка и сложила ладошки, шутливо изображая монашеское смирение.

Это развеселило нас обоих, и всю оставшуюся дорогу мы проболтали. Я узнал, что Гертруда ехала домой в Санкт-Пельтен, небольшой австрийский город западнее Вены.

Поезд шел вдоль берега Рейна, затем повернул на юго-восток — в Баварию. Он нырял в тоннели, преодолевал ущелья на головокружительной высоте по ажурным, не похожим одни на другой, почти сказочным виадукам.

Говорят, путешествие по железной дороге отвлекает и успокаивает. Это действительно так. Несколько часов пути позволили освободиться от постоянного ощущения скрытой опасности. Это ощущение не покидало меня с того дня, когда я оказался в тылу врага. На фронте противник перед тобой. Здесь, на чужой земле, кто враг, кто друг, сразу не распознаешь, и неизвестно, откуда и от кого ждать удара. Снились преследования, перестрелки. Иногда во сне я наносил кому-то удары и просыпался от боли в ушибленных пальцах. Еще долго после войны повторялись эти сны.

С Гертрудой мы расстались ночью, когда поезд сделал последнюю остановку перед Веной, в Санкт-Пельтене. Девушка оставила свой адрес и пригласила заехать, как только предоставится возможность. В дальнейшем мне пришлось воспользоваться ее любезным приглашением, и она оказала немалую помощь австрийскому движению Сопротивления.

Теперь в купе я был один. Мысли вновь и вновь возвращались к войне.

Еще за год до ее начала между двумя моими товарищами-однополчанами и мной произошел разговор, запомнившийся на всю жизнь. Несмотря на только что заключенный с Германией договор, мы, все трое, сошлись на том, что в ближайшем будущем нам с Гитлером воевать все равно придется. При этом каждый пытался предопределить свою судьбу в предстоящей войне.

Миша Дадонов сказал, что, вероятно, погибнет, Анатолий Харчев — что вернется невредимым, а я — что буду ранен, но вернусь живым. Невероятно, но эти предсказания в точности сбылись! Спустя год началась война. Миша, предсказавший себе гибель, умер в результате тяжелого ранения еще в начале войны. Я был трижды ранен, контужен, но остался жив. А тот, кто предсказал себе возвращение невредимым, Анатолий Харчев, участвовал во многих боях и вернулся без единой царапины…

Да, мы знали, что война будет, и готовились к ней. Так почему же она застала нас такими неподготовленными и мы несли невиданные доселе, огромные потери?

Вспомнились предвоенные годы, бравые лозунги, песни: «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим…»

Сразу после заключения с нами договора Гитлер разгромил Польшу. За 42 дня поглотил Францию, с ее 110 боеспособными дивизиями, неприступной линией Мажино и танками, которые были лучше немецких. Также быстро он расправился и с другими европейскими странами. На очереди была Англия — основная цель его притязаний, как он сам неоднократно заявлял. А на самом деле, даже не Британские острова, а богатейшие английские колонии.