Шпион, которому изменила Родина - страница 57
С Марией я продолжал поддерживать видимость отношений— изредка звонил, но под разными предлогами стал избегать встреч. И все же мне было искренне жаль ее, но на большее у меня не было ни времени, ни особого желания. Позднее я в деликатной форме дал ей это понять. И наша связь прекратилась.
Зимой 1944 года мне пришлось побывать в Кракове, откуда я привез переданные мне польскими подпольщиками сведения о секретном полигоне для нового оружия гитлеровцев — «фау-1» и «фау-2». Потребовались уточнения полученных сведений. Мне было поручено узнать состав и место изготовления одного из компонентов горючего, поставляемого на полигон в закрытых контейнерах, фирмой австрийского промышленника фон Кеслера[10]. Ему принадлежал ряд заводов по выпуску парфюмерной продукции, а также по переработке целлюлозы. Часть заводов и сырьевых баз находилась за пределами Австрии. Раздобыть нужные сведения мне посоветовали через его жену, Элизабет фон Кеслер. Польского происхождения, она родилась в России и знала русский язык. С мужем у нее были весьма прохладные отношения. Фактически их связывал лишь совместный капитал, вложенный в дело. Каждый вел самостоятельную жизнь, имел свой круг друзей и знакомых. Элизабет была вдвое моложе мужа, считалась одной из красивейших женщин Вены, отличалась хорошим вкусом и острым умом. В круг ее знакомых входили видные промышленники, влиятельные чиновники и военные. По воскресеньям она посещала русскую православную церковь, а по средам — эмигрантский клуб, попасть в который можно было только по приглашению.
В ближайшее воскресенье я отправился в церковь. Этот единственный в Вене русский православный храм стал местом, где собирались почти все немногочисленные русские, жившие тогда в австрийской столице. В то воскресенье здесь совершался свадебный обряд. Люди заполнили всю небольшую площадь перед церковью. Грузинский князь-эмигрант женил своего сына на русской девушке. На молодом князе была белая черкеска с серебряными газырями; на невесте — белое платье с длинным шлейфом, который поддерживали четыре мальчугана, тоже в черкесках, с маленькими кинжалами на поясах. Жених и невеста были молоды и красивы. Все происходило очень торжественно и чинно. Я оказался словно в старой дореволюционной России.
Протиснулся внутрь церкви. Услышал пение, вдохнул ни с чем не сравнимый сладковатый воздух, насыщенный запахом ладана и горящих свечей.
Как приятно было здесь на чужбине слышать русскую речь. Правда, она несколько отличалась от привычной мне и напоминала скорее слог героев из книг Чехова или Куприна… Но от этого была еще дороже.
На какое-то время я, помнится, даже забыл, зачем пришел в храм.
Госпожу Кеслер в тот раз встретить не удалось. Позже выяснилось, что она была в отъезде. Зато я познакомился с сестрами Колесовыми: Лилей — солисткой балета Венской оперы, и Танюшей — ученицей музыкальной школы Я представился как студент архитектуры. Тут же они познакомили меня со своей матерью, и я был приглашен к ним домой на обед.
Семья русских эмигрантов Колесовых занимала небольшой особняк в северо-западной части города. Глава семейства, известный врач-хирург, заведовал отделением в городской клинике. Он производил впечатление человека смелого и принципиального, открыто говорил о жестокости нацистов, не скрывал симпатии к советским людям и мечтал вернуться на Родину. Уже второй раз в тылу врага — сначала в Эссене, теперь в Вене — я говорил с эмигрантом и прямо наслаждался прекрасным, не испорченным, открытым русским языком.
Из России семья Колесовых эмигрировала в Югославию в конце гражданской войны. Перебраться за границу им помог видный полководец Красной Армии. Его ранение могло стать смертельным, если б не хирургическое вмешательство Колесова. Тот его буквально вытащил из могилы. В Белграде Колесов довольно быстро завоевал признание своих коллег и вскоре стал заведующим хирургическим отделением в одной из больниц.
Жена, в свое время известная петербургская пианистка, первое время выступала с концертами, а после рождения второй дочери, Татьяны, полностью посвятила себя воспитанию детей.