«Шпионы Ватикана…» - страница 47

Утром мне наконец дали немного черного, плохо пропеченного хлеба. В середине дня принесли миску с варевом, которое они назвали «супом». После обеда меня отвели к начальнику, оказалось, мне передача из дома: кое-какая одежда, немного хлеба и сала. Заодно я узнал, что на следствие меня отправляют в Москву.

— Хорошо, повидаем Москву, — сказал я.

— Вы думаете, что едете на экскурсию? Ишь как обрадовался!

— Конечно, обрадовался! И апостол Павел радовался, когда смог отправиться в Рим.

— И что хорошего он в Риме нашел? Его распяли.

— На самом деле ему отрубили голову, — поправил я. — Распяли апостола Петра.

— Невелика разница. В любом случае нечему радоваться.

— Как нечему? Если бы вы знали, как прекрасно — отдать свою жизнь за веру! Отдать ее за Того, кто отдал Свою за нас!

— Байки все это…

— Не байки, а быль. Это подлинная история, а не ваши выдумки, что человек произошел от обезьяны. Хорошенькое открытие сделали материалисты!!!

Этим же вечером меня отвезли на вокзал.

Вместе со мной ехал один румын, служащий, который сидел в тюрьме уже несколько месяцев. Он рассказал мне, что сначала его обвинили в жестоком обращении с населением Одессы во время румынской оккупации. Потом свидетели дали показания в его пользу, и тогда обвинение переделали: якобы хорошим обращением он разлагал местное население с целью настроить его против советской власти.

Поездка длилась три ночи и два дня, но в этот раз мы ехали с комфортом: нам и двум конвойным выделили отдельное купе в вагоне пассажирского поезда. В купе было четыре места — два верхних и два нижних. Конвоиры были нерусские, говорили они с явным кавказским акцентом. Дистанция между арестованными и свободными не особо чувствовалась. Мы разговаривали о том о сем. Я старался перевести разговор на религиозные и философские темы, но эта материя их очень мало интересовала.

Помню, на второй день нас долго развлекала девушка, то и дело входившая к нам в купе. Я терпел, терпел, но ближе к вечеру не выдержал. Поняв, что они сговариваются провести вместе ночь, заявил им, что не допущу здесь нарушения нравственности, и если их не останавливает мое присутствие, то по приезде в Москву я обо всем доложу их начальству. Безобразие прекратилось.

Утром 3 мая мы прибыли в столицу империи рабов. Сойдя с поезда, мы даже не успели оглядеться вокруг. Неподалеку нас уже ждал «черный ворон». Когда влезаешь туда в первый раз, впечатление ужасное. Хотя мне и румыну еще повезло, мы оказались вдвоем в клетке, рассчитанной на четверых-пятерых; а я знаю теперь, что в такую клетку запихивали, бывало, и десять человек. Помню, что мой бедняга-компаньон плакал как ребенок, оказавшись в могильной тьме «воронка». Мне пришлось его утешать.

Прежде чем распрощаться, он попросил благословить его, и я от всего сердца это сделал. Ведь он, хоть и был православным, но принадлежал к тем миллионам несчастных, которых Папа поручил мне благословлять. Мы расстались во дворе Лубянки, чтобы уже никогда не увидеться.

Процедура помещения в камеру длилась около двенадцати часов. Оправданием нашим тюремщикам служит лишь огромный поток заключенных в те годы. Теперь уж не помню деталей и их последовательности, но все происходило приблизительно так: после первого вызова и первого обыска, при котором отбирают все металлические предметы, карандаши, клочки бумаги и все, что для них подозрительно, заключенного помещают в тюремный бокс длиной и шириной 80 х 60, где обычно и сесть негде. Через глазок в двери за заключенным присматривает охранник или даже… охранница. После долгого ожидания заключенного вызывают и записывают в книгу входящих, в нее же записываются все данные о заключенном, включая сведения о братьях и сестрах и их адреса. Потом его отводят назад, в тот же или в другой бокс, может быть, даже в другом коридоре.

Если тебя переводят в другое отделение, то могут заново обыскать: надзиратели друг другу не доверяют, впрочем, так положено по уставу, для обеспечения взаимного контроля. Не удивляйся, если тебя часами будут держать в этих каморках, не объясняя, почему ты здесь. Ты — неодушевленный предмет и не имеешь права спрашивать ни о чем. Однако в первый день ты не умрешь от скуки: сначала тебя поведут к врачу, потом к надзирателю, тот примется проверять вещи, которые у тебя отобрали. Ты будешь переходить от одного надзирателя к другому, и обыскивать тебя станут все дотошней, пока не разденут догола. Проверяют не только карманы, многажды проверенные, тщательно прощупывают каждый шов, каждую складку, каждый сантиметр одежды, рассматривают шапку, обувь. Наконец, убедившись, что ты и впрямь «прямой потомок обезьяны», тебе заглядывают в рот, осматривают волосы и бороду, если таковая есть, уши, подмышки и другие части тела, заставляя принимать всякие позы.