Штормовой Тринидад - страница 3

  Он давно катает лишь на бичбрейках с пологими волнами, берет время от времени пару призов в любительских соревнованиях, а десятифутовый "ган" сменил на короткий "фиш", но хватки мастера не растерял. А еще - нет по эту сторону экватора лучшего шейпера, чем старик Шульц.

  - Старушке пора на покой.

  Удивительно, но он почти не изменился за эти годы: все тот же едва заметный акцент, все тот же цепкий взгляд серых глаз, все та же добродушная улыбка. Разве что седины прибавилось.

  - Я знаю, - отзываюсь я, не без интереса разглядывая его мастерскую, - но эту доску мы сделали с Майлзом. На ней я покорил австралийского Циклопа и семь сезонов катал в Назаре. Поймал, наверное, сотню Больших волн. Эта доска - часть меня, как рука или нога.

  - Ты сильно привязываешься к вещам, малыш, - вытирая руки льняной салфеткой, поучает Шульц, - и тяготишься прошлым. Вы сделали эту доску вместе, но на ней же ты и дропнул Майлза.

  - А он дропнул меня с моей семьей, - глухо отзываюсь я, зачем-то потирая металлический стеллаж со смолами, - наверное, это - справедливый размен.

  - Сколько вы уже не общаетесь?

  - С девяносто второго, как родилась Лиза. Знаешь, - я усмехаюсь самому себе, - Моника говорит, она... уже шесть лет живет в старой Европе. Учится на архитектора, занимается биатлоном. Зимой выходит замуж. Прикинь, старик: у моей дочери свадьба, а я даже не знаю ее в лицо...

  - Мы все выбираем, малыш, и несем ответственность за свой выбор. И временами... временами платить приходится слишком долго - намного дольше, чем можно представить. Ты - выбрал, иначе не уехал бы на ту нелепую войну и... не искал бы все эти годы сто футов. Так что правильный выбор, неправильный - но он твой.

  - Ты прав, старик, - вздыхаю я, - ты как всегда прав и прямолинеен до тошноты.

  - Ну, уж какой есть, - разводит руками Шульц.

  - Сколько я тебе должен? - усмехнувшись, спрашиваю я, вынимая купюры из кармана и... застываю, буквально напарываясь на лихорадочный, чумной взгляд шейпера.

  Сжатые, побелевшие губы, побледневшая кожа, заметный тремор - сердце? Открываю рот, но Шульц опережает меня.

  - Откуда это у тебя?

  Дрожащий палец Шульца указывает на мою руку - я опускаю глаза и вижу запутавшуюся среди купюр синюю ленту. Ну, конечно - я же утром спрятал ее в карман и забыл...

  - Ты видел ее?! - шейпер кидается на меня, точно одержимый, хватает за грудки, трясет, словно куклу, - Видел? Девушку с синими глазами?!

  - Да, в баре у Моллера...

  Но старик уже не слышит - ударом распахивая дверь мастерской, бросается прочь. Я не поспеваю за ним и застаю лишь пустую улицу.

  Что случилось?

  Что это было?

  * * *

  Я так и не дождался старика.

  Оставив денег, забрал доску и, забросив в номер, отправился на пляж.

  Ничего не изменилось. Все тот же кроссшор, все та же каша. Кивающие головами пальмы и посеревший от влаги песок, свинцовый кокон бури у самого горизонта и на его фоне, точно в контраст - белоснежный парус одинокого серфера. Вдалеке бушует шторм - возможно, к утру ветер переменится и придет свелл. Можно будет встать на волну - хоть какое-то разнообразие. Я не надеюсь на оверхеды; мой ган плохо подходит для езды по малым волнам, но это лучше, чем гнить в отеле и гулять у воды.

  От скуки начинаю прогуливаться вдоль пустого пляжа. В сезон здесь полно серферов, да и в межсезонье катают локали, но Большая волна напугает людей. То там, то тут попадаются расставленные властями предупреждающие таблички, лишь подчеркивающие какую-то абсурдную апокалипсичность тропического пейзажа. Через четверть часа начинается ливень - поливает всерьез. Я промокаю до нитки за считанные минуты, и смысл бежать до отеля теряется - плюнув на все, продолжаю брести по песку.

  Мои мысли раз за разом делают круг, возвращаясь к разговору с Шульцем. Проклятый старик - знал, на что надавить. Я листаю собственную жизнь, как старый альбом, а зацепиться в общем-то не за что. Запоздалые муки совести - страшный недуг, поражающий романтиков, бросивших мир вокруг под ноги собственной мечте. Наверное, это - восхитительный эгоизм, пожертвовать всем ради призрака у туманных горизонтов. Так искали единорогов - отчаянно и без оглядки на здравый смысл.