Шургельцы - страница 13
— Тогда зачем тебе акты эти?
— Человека защищать от судимости. Молодые вы еще, не понимаете… Ну не хотите расписываться — не надо. Закон не велит насиловать. У Екима Трофимыча, слава богу, голова работает, — хвастливо заявил он, тыча себе пальцем в лоб.
С его головы слетела шляпа, покатилась и упала прямо в силосную яму. Ветсанитар стал бегать вокруг ямы, заглядывать в нее.
— Теперь твоя шляпа в силос превратится, — дразнили его парни. — Яма-то глубокая. Как глянешь вниз — голова кружится. Смотри — упадешь, тоже там будешь. Коровы сжуют. Тетю Юлю оставишь вдовой. Мы уж тебя засыплем по знакомству.
Подошел Ванюш.
Нежное лицо Сухви покрылось легким румянцем. Она невольно схватила руку Прась. Ванюш одернул гимнастерку, оглядел всех радостно.
— На дальней меже травы как много! Пойдемте туда собирать, в ночь.
— Согласны! — в один голос закричали все.
— А поете вы здорово. Давайте знаете что? Как кончим с силосом, хор составим, песни выучим. Я песенник привез.
Ванюш домой так и не сумел сходить. Проверил все косы. Стал отбивать. Мерный стук молотка, звон стали далеким эхом отдавался в предвечерней тишине, стал слышен и в конце нагорной улицы Сюльдикас, где высокие березы окружили дом с тремя окнами на улицу. Ворота открылись, поспешно вышла Сухви с узелочком в руке.
«Не взять ли и для него поесть? — подумала она. — Нет, стыдно. А почему?» Так себе и не ответила.
Солнце садилось. Его длинные лучи, пересекая овраг, осветили дальний берег.
Ванюш спешил, хотел до темноты наметить участки для косьбы. Облюбовал небольшую площадку на косогоре, заросшую пыреем и клевером. Воткнул в землю белый колышек, пошел дальше. Но ничего больше не нашел. Трава местами была уже скошена, и вся эта равнина была похожа на линяющую корову. Всюду разрослась лебеда, полынь, розовый осот, и только кое-где виднелись уже засохшие стебельки люцерны. «Тьфу, даже на таком черноземе не смогли…» Ванюш наклонился, выдернул кустик люцерны, с досадой плюнул.
Исколесив бугры и овражки, он вернулся туда, где косили траву сельские девушки и парни. Подошел без улыбки — усталый, задумчивый.
— Девчата, командиру честь! Сколько вам говорить — пора понять! Ну-ка, встать в ряд и отрапортовать следом за мной!
Шутки Ягура не вызвали смеха. Девчата заметили печаль Ванюша. Лишь одна из них — самая молодая, круглолицая, зеленоглазая девушка — встала, выпрямившись как солдат, но помалкивала, только глазами озорно блестела.
— Манюк, это ты!
Ванюш заметил и Анись, одетую получше других, в блестящих резиновых ботах.
— О, и вы здесь, вот молодец! — похвалил он ее. — Как работается?
— Я еще плохо умею, — призналась Анись, несмело и будто неохотно улыбаясь.
Он оглянулся. Увидел Сухви, и слова у него пропали. Девушка стояла бледная, как беленый холст, даже губы побледнели. Темные брови сдвинулись в ровную черту. «Что с ней?» И Ванюш опять не решился спросить. Он взял не глядя косу из чьих-то рук, зашагал по косогору. Но его догнали, окружили, стали спрашивать, что случилось, почему хмур. Не только в люцерне было дело. Но о другом ведь не скажешь. Да и что, собственно, случилось-то? Разве он сам знал? Он снова оглянулся. Да нет тут никакой Сухви. Показалось, что ли? Ведь только что стояла, и узелок в руках. Может, действительно померещилось?
Маркел сказал раздраженно:
— Да наплюй ты! Мы ее, эту люцерну, раза два поливали даже, и то толку нет. Как к ней подойти, чтоб добра была, не знаем.
— Так ведь знать надо, — с досадой сказал Ванюш.
Уже стемнело. На небе выкатились звезды, будто горох рассыпался. Над горизонтом показался запоздалый бледновато-серебряный месяц и осветил нежно, ровно все, что лежало под ним.
Ванюш торопился домой. Кто-то шел впереди — легко и почти бесшумно. Ванюш зашагал шире, но догнать не мог, будто тот, впереди, не шел, а летел. Вот поднялся на холм, под луной засветился голубой платок, голубая лента в косе. Ванюш окликнул невольно: «Сухви!» Она замерла, не взглянула. Он побежал — и немного совсем пробежал, а задохнулся, будто бежал из последних сил: вот еще шаг — упадет и умрет. «Сухви!» Она стояла все так же неподвижно.