Шургельцы - страница 27

Слова Плаги сбылись, первый снег незаметно растаял. Маськин, сидя за столом, беседовал с Кузьмой Кутром.

— Кузьма Спиридоныч, куда телят выпускать будем? — спрашивал он, постукивая карандашом по столу. — Положение на ферме неважное. Понимать пора, как выражается мой друг ветсанитар.

— Понимаю, — ответил ему Кузьма, поднося уголек к трубке. — Ты у меня спрашиваешь, а я у тебя хочу спросить.

— Кузьма Спиридоныч, посоветуйте, что делать, руководящим ведь советоваться надо с массами, — Маськин откинулся на спинку стула.

— Озимые зря пропадают. Телят и овец туда выпустить нужно.

— Погоди-ка, — остановил старика Маськин, — а не повредят ли озимые телятам? Посоветуемся с ветеринаром.

— Чем они могут повредить, мерзлые озимые? Давай, Иван, а то телята со вчерашнего дня голодные!

— Посоветоваться все же нужно, — и Маськин не спеша начал писать.

— Где ветеринар?

— Вон график выхода на работу висит, читай. — Маськин ткнул пальцем в пожелтевший лист бумаги, приклеенный к стене вареной картошкой.

— Тут не для человеческого понятия написано, — махнул рукой Кузьма.

К полудню ветсанитар явился на ферму.

— Телят на озимые хотим выпустить. Что думаешь, без тебя не решились, — сказал ему Маськин.

— Вы что, прошлые уроки забыли?

— Какие уроки? Телята-то голодные.

Маськин постучал в окно, в комнату вошел Кутр Кузьма.

— Ты сам должен переживать, чтоб скотину вовремя накормить, — попрекнул старик ветсанитара. — А тебя семью собаками не сыщешь. — И вышел во двор, ворча: — Мучитель! На бумагах помешался. Чтоб тебя этими бумагами совсем засыпало.

После обеда снег в поле почти весь растаял. По озимым ходило стадо телят.

«Ешьте, ешьте, — думал Кузьма, — а то ветсанитар придет, скажет, что вам полезнее голодными жить. Наедайтесь досыта, бедняжки».

День прошел, наступил вечер. Люди зажгли лампы, сели ужинать. Пошел мелкий, как манная крупа, снег. Иван Маськин, уходя домой, сказал:

— Тетка Плаги, сегодня хорошенько за скотиной присматривай.

— Что ты меня учишь? — отмахнулась старуха. — На старости лет лежать на боку не буду. Да только разве я вместо крыши скотину прикрою?

Но Маськин уже вышел за ворота.

В эти дни кто только не заходил в маленькую старую избушку, — мать Ванюша добрым словом встречала всех.

Только Елвен ни разу не пришла.

Однажды она сказала сестре:

— Нам нужна сноха, чтоб как цветок была, ноги ее пусть земли не касаются, чтобы как в сказке была, лицом на солнце-луну похожа. Голос был бы как звонкий ручей. Работала чтоб, как покладистая лошадь. — Умела Елвен красиво говорить, когда хотела. — Есть ли в деревне такая? — Не дожидаясь ответа сестры, сама сказала: — Есть, Сухви, дочь Лизук. Слышишь?

— Слышу. Ты меня свахой, что ли, хочешь послать? Перед Лизук неудобно, — сказала Унисье.

— Неудобно! — передразнила ее Елвен. — Отец, подойди-ка, — позвала она мужа.

Матви безмятежно похрапывал на печке.

— Вставай, олух, — ткнула она его кулаком в бок, — в нужный час не можешь в разговор вступить!

— Погоди, старуха, не дерись, — плаксиво просил Матви.

— Тьфу, — плюнула Елвен, — слезай с печки, дождешься, кочергой тебя стяну.

Матви боязливо сполз с печи, сел на скамью у двери, настороженно посматривая на жену.

— Сынку единственному, в муках рожденному, боишься счастье дать? Попробуй сам роди, олух…

— Мужику бог рожать не велел, — пробормотал Матви, пытаясь накрыться сдернутым с печи кафтаном.

— Дурак шелудивый! Сноху взять хочу, дочку Лизук! Понял?!

Унисье, устав смотреть на все это, незаметно вышла.

— Все вы не желаете счастья сыну моему! — запричитала Елвен. — Ух, сейчас умру!

— Старуха, а старуха, — Матви встал с лавки, — сделаем по-твоему, не расстраивайся.

— Сделаете вы, как же! Еруслановы эти проклятые все лучшее себе забирают. Чтобы их горой задавило, провалиться бы им!..

И долго еще кричала Елвен…

Оставляя на свежем снегу следы, девушки и парни шли по улице. Сухви и Прась впереди, Хвекла и Манюк чуть позади остались, с ними Ягур и Маркел. Вот их догнал Прухха. Шли они к Ванюшу, о здоровье узнать.

— Ходим толпой, словно малые дети купаться, — сказала Сухви.

— Все к тете Спани не войдем, не будем надоедать, — отозвалась Хвекла.