Шургельцы - страница 28

Вот они уже у ворот.

Маркел попросил у Ягура карандаш, написал записку и прочитал ее Пруххе и Ягуру.

— Годится, — одобрили остальные.

За ворота вышла Спани.

— Здравствуйте, спасибо вам, — она поклонилась всем. — Ванюш вздремнул немного. Разбудить его?

— Пусть спит, не надо.

Маркел протянул записку и сверток.

— И лекарство и письмо тут.

— Спасибо, он очень обрадуется. Как шаги послышатся, так сразу голову к двери поворачивает: не идут ли товарищи, — сказала Спани, а сама ласково посмотрела на Сухви.

Девушка покраснела, стояла молча.

Молодежь стала расходиться. Прась и Прухха возвращались вместе. Парень, помолчав, спросил недовольно:

— Когда за пенициллином ходили, почему мне не сказали?

— Думали, тетя Елвен узнает, будет сердиться…

Прухха промолчал.

На другой улице девушки шли рука об руку. Хвекла сказала:

— Сухви, ты что не разговариваешь со мной, обидела я тебя чем? Люди скажут: «поссорились».

— Не мастерица я речи говорить, не то что ты, — неласково ответила Сухви. — Ты вон с тетей Спани, пока суп варится, все слова переговоришь, рта не закрываешь.

Хвекла удивленно взглянула на Сухви, головой покачала.

Они подошли к дому, где жила Лизук. Сухви кивнула Манюк, пошла к своим воротам. Девушки остались вдвоем, глядели ей вслед.

— Почему Сухви на меня сердится, ума не приложу, — сказала Хвекла. — Вчера на посиделках тоже злилась, будто я виновата. Стыдит и стыдит.

— Ты не расстраивайся, она просто горячая. Да и злая немного. Тяжело ей тоже, — успокаивала подругу Манюк. — Красавице, знаешь, трудно, с детства захвалена. И все чего-то особого ждет.

Перешли мост. Когда подходили к ферме, их догнала Прась.

— Послушай-ка, Хвекла. — Девушка остановилась у воза с соломой, вытащила пустой колос, задумчиво водила им по губам. Лицо у нее было расстроенное.

— Что случилось, почему такая мрачная? — спросила Хвекла.

— Будешь мрачной. — И Прась шепотом сказала: — Елвен пригрозила Пруххе, что выгонит его из дому, если он со мной будет дружить.

— Кто сказал?

— Тетя Унисье.

— Ее словам верить не стоит.

— Кто злые слова говорит, тот и злые дела сделать может, — сказала Прась. — Вот я ждала, ждала — из армии вернется, все глаза проглядела. Вернулся, а пока мне одни беды. Не хочет меня знать тетка Елвен. Не даст она сыну воли. А он… Эх, подружки-девушки, — перебила она себя, если не весело, то хоть бодро. — Давайте лучше поработаем.

Подруги принялись доставать воду из колодца.

Наконец наступила зима: трое суток без передышки валил снег.

В овсяном поле, сжатом позже других, еще оставались копешки овсяной соломы. Сюда пришли парни и девушки. Они, должно быть, очень спешили — запыхались, лица раскраснелись.

— Нате, начинайте играть! — Ягур принялся раздавать грабли и вилы, стаскивая их с саней.

— Хвекла, ты мне помогать будешь? — спросил Маркел.

— Ох, согласишься ли ты мою помощь принять, — засмеялась Хвекла.

— Тебя примем, а Прась едва ли.

— Да ты это за что же? — задорно спросила Прась.

— На штатского не взглянешь, все тебе демобилизованных подавай, обученных, — сказал скороговоркой Ягур.

Так и без Ванюша, но поминая его часто, работали молодые, пока всю смерзшуюся солому не вывезли на ферму.

В сумерках видно стало, что наступила настоящая зима: по краю горизонта синие тучи далеко тянутся, а под ними все белым-бело. Вдоль холмистых берегов Свияги темнеет лес, словно по небу тупым карандашом темные царапины начерчены. Свияга, начиная от водяной мельницы и до самых Бурундуков, не замерзла, вода поблескивает, как олово. Если вдоль реки далеко-далеко поглядеть — кажется, на небе заря занимается. Это в Ульяновске огни горят. Чуваши из Тыхырьял[4] гордятся, что так близко от Ульяновска живут, считают себя ульяновцами. В городе этом памятник стоит над Волгой, а в Волгу и Свияга и Тельца текут. Недаром старик Мгди любит говорить: «Не грязните воду в речке, она же в Свиягу, а оттуда в Волгу впадает. Наша вода по всей России течет, не мутите ее. Эккей, непонятливые!»

Однажды, чуть свет, разметывая свежий снег, остановился у ворот фермы автомобиль «ГАЗ-69», торопливо выпрыгнул из машины Ильин в черном кожаном пальто, бледный, словно после болезни. Женщины подметали двор. Увидев гостя, они смутились, разговора не завязывали.