Шургельцы - страница 34
Шихранов налил воду, долго пил.
— Только одного председателя за отсутствие кормов обвинять нельзя, — наконец сказал он. — Есть объективные причины. У нас нет таких лугов, как в других сельхозартелях.
— Известно, знаем. Что думаете дальше делать?
Шихранову уже не к чему было заглядывать в записи.
— Если райком не поможет, нам кормов для скота взять неоткуда. У меня других слов нет. — Он тяжело опустился в кресло. — Отвечать как на допросе не могу. Здесь из Шургел не я один.
Некоторое время все молчали. Встал Митин, оперся рукой на угол стола, начал говорить медленно, веско, с расстановкой:
— Уважаемые товарищи, упрекая наши старые кадры, не надо забывать трудностей послевоенного периода. Не надо забывать и самой войны. Забота о людях — наш священный долг. А председатели — это наши люди, товарищи. — Он сделал паузу. И продолжал почти торжественно: — Когда я был на курорте, товарищ Шихранов Сергей Семенович прислал мне два письма. Вот одно из них, частично зачитаю: «Иван Гаврилович, — пишет он, — мои дела совсем запутались. И во время выполнения хлебозаготовок нынешнего года, и сейчас Шишкина с Салминым меня ни во что не ставят. По их мнению, все это не моя заслуга…» Еще зачитаю его заключение: «Я этак руководить не могу…» Это — первое письмо Шихранова. Другое читать не буду, оно очень длинное. Коротко говоря, там про несогласие руководителей Шургел. Это райисполком больше всего беспокоит. Почему? Потому что при таком положении председатель колхоза успешно работать не может. — Митин провел рукой по лысине и заключил: — Мы приняли решение послать товарища Шихранова на учебу. Почему его не отпустили? Пусть ответит секретарь райкома по кадрам.
— Решение послать на учебу того, кто порученное ему дело запускает, было неверное, — объяснила Симакова.
— Не нужно забывать о том, что кадры надо воспитывать, терпеливо воспитывать, — возразил ей Митин. — Не нужно забывать, что сломать легко, а склеить трудно.
— Каким образом Трофимов был три года ветсанитаром?
— Он еще до меня в Шургелах работал, — ответил Шихранов.
— Давно его следовало выкинуть, он много вреда принес, — сказала Шишкина.
— Кто тебе мешал, выкинула бы…
— Товарищи, хотя вопрос сложный, трудный, давайте все же друг с другом спокойно договоримся, — заметил Ильин. — Предложения вносите, времени мало, товарищам ехать пора. — Все молчали, и он добавил: — Придется, видно, с председателем колхоза имени Ленина поговорить. Сами не справитесь.
— Да, вроде единственный это выход, — согласилась с Ильиным Симакова.
Все распрощались невесело. Вышли из кабинета. Шихранов не торопился уходить, с обидой сказал:
— Я ожидал, что вынесете решение о моем освобождении. Вам, членам бюро, известно, какая обстановка…
— Это не мы — колхозники решают, — ответил ему Ильин. — Примите меры, пока не поздно, выправляйте положение. Вы же считаете себя хозяином…
Шихранов больше ничего не сказал, вышел. Понял он — дела его совсем плохи. А он надеялся, что его просьбу выполнят, освободят без разговоров. Озадачило его и поведение Митина: ничего определенного тот так и не сказал. Раньше не таким был. И зачем ему потребовалось зачитывать письмо? Сказал бы, что «имеются сигналы», гораздо было бы солиднее.
Салмин уже запряг лошадь. Шихранов, ни на кого не глядя, уселся поудобнее в сани.
Из-под ног доброго коня полетел снег, длинную гриву разметал ветер. Посвистывали полозья.
— Вот животина бессловесная! Красота! — восхищенно сказал Шихранов, любуясь бесшумной легкой рысью и забыв про свои беды.
— Слов нет, Фонарь, пожалуй, наша единственная гордость. Бескрылая птица! Жалко, ты его на акатуи не выпускаешь, он бы всех обогнал. — Салмин вздохнул, закурил, посмотрел на рысака. — Ну и эту единственную гордость чем мы сегодня накормили — овсяной соломой? Той, что под нашими задницами? Вот бы нас так покормить, чай, поскакали бы!
— Овса нет, — мрачно сказал Шихранов, — сена тоже кот наплакал. — Он закурил, помолчал немного. — Вот ты, Ефрем Васильич, напомнил о критическом положении. А на бюро очень, по-моему, странно себя вел, как в рот воды набрал. Меня крыли, как будто от этого на колхоз манна небесная посыплется. А ты в стороне.