Шургельцы - страница 50

— Его здесь нет, — угрюмо буркнула Унисье.

— Домой беги быстрее.

— Я не девчонка, чтоб быстро бегать. И ночью покоя нет…

Ванюш искал в аптечке нужное лекарство, а теленка сводила судорога. Он уже не мог держать голову. В тусклом свете коптилки закатившиеся глаза его казались совсем белыми.

— Так и умрет ведь. А я ничем не умею помочь…

Ерусланов, глядя на теленка, понурил голову, страдал от своего бессилия.

Плаги принесла горшок молока.

— Иван Петрович, вот целебную траву в молоке вскипятила. И своего теленка так вылечила. Попробуем напоить, вдруг польза будет.

Ерусланов не отозвался.

— Ах, господи, оба, знать, подохли? — Горшок с молоком выпал из рук старухи, запахло, как в аптеке, лекарственной травой.

Унисье, оказывается, и не подумала идти за Кузьмой. Как ни в чем не бывало вошла, раздраженно сказала:

— Екима Трофимыча сняли, кто теперь вовремя акты будет охформлять? Бывало, напишет, подписи поставим, и делу конец. До сих пор никого не обвиняли, а тут из-за двух сопливых охают, будто конец света пришел.

— Уймись, хватит язык попусту чесать! — резко прикрикнул на нее Ванюш.

— Закон на людей кричать не разрешает…

— А телят губить закон разрешает?

— Что вы ко мне прицепились? Я и уйти могу. Я с этими паршивцами не венчана, — буркнула Унисье. — На тебя сам бог-ангел не угодит, — и захлопнула дверь.

На другой день пригласили ветеринара.

— Этот был безнадежный, он и родился больным, недоношенным. А другого можно было спасти, погиб из-за плохого ухода. — Ветеринар написал заключение, уехал, наказав сделать дезинфекцию в животноводческих помещениях.

Ванюша вызвали в правление.

— Унисье просит освободить ее от работы. Раньше от животноводов таких заявлений не поступало… Отчего происходят такие вещи на нашей МТФ? — Шихранов положил ладонь на живот и уставился на Ванюша.

Тот спросил:

— Увольнять думаете?

— Я теперь, как известно, один не решаю. Вы с Салминым меня научили… С заключением ветврача председателю можно ознакомиться или нет?

— Ознакомьтесь, пожалуйста. Я его принес.

— Хорошо, оставьте. Заявление Унисье разберем при ней самой, понятно? — И вышел, не глядя на Ванюша.

Спани к возвращению сына сварила похлебку. Ванюш сел за стол.

— Сынок, на ферме плохо, — начала Спани разговор, — Лучше учиться поезжай. Ничего один не сделаешь. Боюсь, добром не кончится.

Ванюш положил ложку на стол.

— В трудное время работу бросить велишь, мама?.. Я и сам понимаю, в одиночку что сделаешь… Вдобавок еще Салмина учиться послали. Только наездами бывает. Это хуже всего.

— Наши правленцы тебе помогать и не думают.

— Знаю, мама, знаю.

— В нашей деревне повелось так. Восьмой председатель Шихранов этот. А вон в колхозе Ленина один со всем управляется. С весны до снега полное поле скота пасется. Коровы тучные, русской породы. Наш отец хотел еще до войны у них телку купить.

— У шургельцев потому так плохо, что перестали в свои силы верить… — Ванюш вышел из-за стола.

— Если б ты ученый был, сам бы мог животную хворь распознать и вылечить. А то вон надо из Бурундуков, а то из самого Буинска дохтора звать. Пока они в путь-дорогу снарядятся, скотинка уж ноги протягивает.

— Я сам об учебе днем и ночью думаю, мама. Да ведь на кого ферму бросить? Пока не на кого…

В тот вечер мать с сыном долго разговаривали. Понял Ванюш — мать разговор неспроста завела. Хочет она в дом сноху взять. Думает, уедет сын учиться, и опять останется одна, как во время его солдатской службы.

Ванюш вышел на улицу.

Спани тихонько выглянула за ворота, обрадовалась: Ванюш пошел не на ферму, а наверх, к Сюльдикассам.

На мосту Ванюша встретила Хвекла.

— Стой, Ванюш: слово тебе сказать хочу.

Ванюш остановился, растерянно улыбаясь.

— Ты кроме скотины кого-нибудь замечаешь?

Подивился на Хвеклу: такая она всегда тихая, неторопливая, и говорит и ходит плавно, а тут вдруг спрашивает резко, будто срыву, как бьет.

— Что ты, Хвекла? Не всех же видеть хочется… К чему это ты?

— А к тому это я, что меж нами будто кошка черная пробежала, или не видишь? Ты что над нами, игры играешь? С самого твоего приезда… Еще когда болел, вроде помирились. А теперь… Тебе и горя мало.