Шургельцы - страница 53
На улице первым встретился им завхоз Мешков.
— Леонтий Иванович, Яков Яковлевич, добро пожаловать, — заулыбался он гостям.
Мешков повел их к амбарам. Там были Ванюш, Сухви.
— Соня, ну и подруга называется… До сих пор не сказала, что за Ванюша замуж вышла, стороной узнаю. — Дуся обняла Сухви, расцеловала в обе щеки, шепнула на ухо: — Почему такая невеселая? Я бы целый день плясала, если б такой хороший замуж взял.
— Да так… — неясно проговорила Сухви, и голос ее был невесел, и красивые глаза беспокойно метались.
Не дожидаясь председателя, гости заглянули в амбар, посмотрели, как хранятся семена.
— У нас семян трав очень мало, — сказал Ванюш. — Как русские говорят, кот наплакал. Плакать, думается, и надо… Не умели, а взялись…
— Ты что, Иван Петрович, против указаний? — подозрительно спросил Мешков.
Ванюш ничего не ответил, гости тоже промолчали.
Во двор забрел старый бык, грелся на солнце. У него шея облысела, рога были сломаны, на концах свернулась кровь. Бык засопел и вяло зашагал, по самое колено увязая в снегу. На его спине сидели, нахохлившись, два петуха, один серый, другой белый. Когда бык тронулся с места, они слетели на землю и заковыляли, спотыкаясь и едва не падая. Видно, ноги были отморожены.
— Здесь наша птичья ферма, — сообщил Мешков.
— Зачем выпустили этих петухов? — раздраженно спросил подъехавший к тому времени Шихранов. — Здравствуйте! — сказал он, спохватившись.
Пригибаясь, чтобы не задеть косяк, все прошли в курятник. На полу стояло длинное корыто, ко дну примерзло какое-то месиво, картофельная кожура, перемешанная с зернами.
— Почему не убираете, безобразие! — гневался Шихранов.
— Свояк Сергей, — пробормотал Матви Капитун, — здесь и до меня так было, не успел еще. Канишно, безобрази… — попытался сказать он по-русски.
— Тебя сюда направили покончить с безобразиями. Теперь вот перед уважаемыми людьми краснеть приходится. Уберите петухов.
Матви посадил серого петуха в гнездо, — на насесте тот не мог удержаться, — белого затолкал подальше за дверь, чтобы не видели гости, и стал лопатой скрести корытце, но белый пришел к корыту и опрокинулся в месиво.
— Обжорное племя! — закричал Матви. Но не успел он его убрать, как набежали другие.
— Да тут у вас петухи одни, — удивились гости.
— Среди поздних цыплят много петухов оказалось. К тому же инкубаторских до осени не различишь, — объяснил Шихранов. — Резать нельзя — план.
Подошла старуха в старом кафтане. На ногах у нее были онучи из толстого домотканого сукна и лапти, сплетенные невесть когда, с виду словно окаменевшие.
— Озорники, все как один петухами стали. А петух — он скотинка нежная… — пожаловалась она.
— Сергей Семенович, это у тебя, значит, петушиная ферма получилась, — вздохнул Соловьев.
Шихранов кашлянул, насупил брови. Когда гости вышли за ворота, он стал допытываться у Мешкова, кто направил бурундуковцев в курятник.
— Полагаю, это Ерусланов, а?
Мешков не ответил. Шихранов откусил кончик цигарки, плюнул, зашагал вдогонку гостям к конному двору.
— Сено, что у вас позаимствовали, всему скоту пришлось скармливать. Нет у нас кормов. Не напрасно говорится — у бедного земля жесткая.
— Да-а, — вздохнул Камышов. — Не знал, что до такой степени бедствуете.
— После войны прошло почти семь лет. А у вас не лучше, чем во время войны, — прибавила женщина постарше, заведующая бурундуковской фермой Пичужкина.
Настроение у всех было тяжелое, разговаривать не хотелось. С конного двора пошли на молочнотоварную ферму. Здесь было по-другому: чисто, двор выметен под метелку. Правда, хлева ветхие, покосившиеся.
Им навстречу вышел Кутр Кузьма.
— Натерпелись страху! Думал, не отелится. Уж очень худая, как доска… Слава богу, все хорошо. Теленок-то на удивленье крупный.
В коровниках было сыровато и темно. Ладно, хоть крышу покрыли. В колодах, кроме ржаной соломы, ничего не положено. Сено берегли, помалу давали. Слышно было, как коровы жвачку жевали, лениво, без аппетита.
— Добрые люди, подойдите-ка, — позвала Плаги-ака. — Пеструшку поднять бы, с бабами никак осилить не можем.
— Что за болезнь приключилась?
Старуха удивилась, сказала тихонько: