Швед - страница 9
***
Дни текли за днями – Ирих быстро поправлялся и здоровел. Молодые силы, надломленные чрезвычайным напряжением суровой войны, возвращались к больному шведу. Благодатный степной воздух и полный покой делали своё дело и скоро Ирих совершенно не чувствовал никакой слабости.
Но если физически Ирих возвращался и становился похожим ‘на прежнего молодца-солдата, за то в душе его произошёёл большой перелом.
Сам Ирих с удивлением замечал, что душевно он стал уже не тот.
Войско, война и сам король редко приходили ему на ум и он вспоминал о всём этом совершенно безучастно.
На дне байрака так было мирно, спокойно и безмятежно, что казалось никакая военная буря не в состоянии нарушить беспечную жизнь этих трёх человек.
Наконец настала пора отправляться.
– Ну, Юрко, к туркам я не пойду, – говорил Кислань, снаряжая коней, – а едем к Днепру, а там проберёмся и в Украйну.
Швед молча кивал головой – на все соглашаясь.
Горячая дружба мало-помалу связала эти два простые сердца и они находили, что самое лучшее им не расставаться.
Опять два всадника стали пробираться от байрака до байрака, направляясь к Днепру.
Ехали только ночью – дни проводили, забившись в глубь балок и яров среди непроходимых кустов тальника, терновника и боярышника. Иногда попадались им бурдюги, и, если хозяина не было дома, то на столе оставался хлеб, нож, соль и ещё какая-нибудь провизия. Путники отдыхали и на прощанье Омелько клал на стол крест из палочек, как благодарность отсутствующему хозяину.
После долгих скитаний им удалось. благополучно достигнуть Днепра. Здесь в плавнях Омелько усмотрел небольшую рыболовную ватагу. Это оказались козаки полтавского полка, выехавшие на рыбный промысел. Полтавцы отнеслись сочувственно к беглецам и взялись переправить их на левый берег Днепра. Правда были отданы строгие приказы не пропускать запорожцев, но Полтавский полк всегда жил дружно с Запорожьем, многие полтавцы были сами сечевиками и вообще были добрыми соседями, поэтому ни пикеты, ни караулы не помешали нашим друзьям проникнуть в Украйну.
«Полтавский полк с Сечью – как муж с женой» – говорилось тогда, и полтавцы запорожцев не выдавали.
***
В городе Богодухове происходила обычная осенняя ярмарка. Множество народу стекалось из ближайших и дальних селений: Писаревки, Мерчика, Павловки, Вертеевки, Купьевахи. На большом зелёном лугу вдоль реки Мерло по обоим берегам тянулись ряды возов, гурты рогатого скота, отары, овец, ятки торговцев с красным товаром. В самом городе, раскинутом по отлогому холмистому склону, было тесно, потому что все площади и улицы были обведены и перерезаны рядами огромных окопов. Это всю зиму и весну старался фельдмаршал Шереметев на случай движения шведов из Гадяча к Харькову.
Среди гудевшей – как пчёлы на пасеке – толпы, медленно прохаживался старый хуторянин Гнат Трепилец, заложив за спину руку с батогом и прицениваясь попутно к разным ярмарочным товарам. Его сопровождала, робко держась за рукав отцовской свитки, пятнадцатилетняя дочка Ивга.
Вся расцвеченная лентами, позвякивая дукатами и монистами в несколько рядов охватывавших её шею, сероокая Ивга боязливо сторонилась от городских хлопцев, не отвечая на их «жарты» и «зачипания»*, а сама между тем с любопытством рассматривала всё вокруг.
Так прошли они из конца в конец всю ярмарку и уже добрались до самых крайних чумацких возов, как вдруг Трепилец порывисто шагнул и затем неподвижно остановился, уставившись куда-то глазами.
– Тату*! а тату! – дёргала его за рукав Ивга, которую мало интересовали чумацкие возы, – идёмте дальше на ярморок! Туды, где крамари с ятками*!
Трепилец будто и не слышал дочери.
– Тату, а тату, чего вы стоите, – продолжала Ивга дёргать отца за рукав.
– Знаешь доню, – отозвался к ней старик, – а ведь это Омелько! Накажи меня Бог, Омелько!
– Какой Омелько?!
– Да наш Омелько, дурная дивчина! Вон видишь – половых* волов погнал в Мерло поить! Ей Богу, Омелько!
Ивга таращила глаза, но никого не видела, кроме чумаков*, гнавших на водопой волов. Да и откуда ей было знать Омелька, когда тот как ушёл на Запорожье, так и не появлялся дома. А между тем Трепилец уже обнимался и целовался с каким-то молодым чумаком.