Синие звёзды - страница 19

 Когда формальности были закончены и все нужные документы были "высокими сторонами" подписаны, неожиданно сухой и официальный тон разговора изменился на доверительный и тихий, как на кухне.

 Два испуганных человека спрашивали у "бывалого" воина:

 "-Как там, очень радиоактивно?

 -Это – опасно?

 -А насколько опасно находиться в этой палатке?

 -А главное – надолго это или нет?.. "

 Отвечаю в порядке следования вопросов кратко: "Да, да, нет, да".

 Обычная военная команда:"Товарищ лейтенант, Вы свободны!", в устах прокурора наполнилась особенным смыслом...

 Хоть и не хотелось, но принципиально иду в солдатскую уборную и сразу использую свой экземпляр "Прокурорского предупреждения" по назначению, зачем добру пропадать?!! Я – СВОБОДЕН!

 На планерку в штаб бригады я не успел. В штабе сажусь оформлять бумажки, пока никого нет. Осталось чувство долга перед простыми людьми, которые честно махали лопатами сегодня весь их длинный, радиоактивный день. А свобода для меня на сегодня - лягу раньше спать. Я очень устал, я валюсь с ног.

 Ночь.

 В штабе бригады печатают приказ. Лагерь спит, сквозь парусину слышатся тихие разговоры в штабе батальона. Он рядом, в следующем ряду за моей палаткой. А кругом храп, сопение, приглушенное бормотание и стоны. 25 бригада спит. Бойцы отдыхают. Завтра им работать в Зоне. Кто-то опять будет собирать вениками в ведра обломки графита и ТВЭЛов, чтобы затем высыпать их в развал 4 блока, кто-то снова будет поливать дороги вокруг станции из АРСов, кто-то поедет мыть дома в Припяти, кто-то поедет на разведку, кто-то будет строить разделительную стенку в машзале второй очереди...

 Я тоже сплю, сплю крепко, настолько крепко, как только могу, и даже еще сильнее. Завтра я тоже поеду в Зону. Поеду на свою пристань. Я слышу эти разговоры в штабе, слышу распоряжения, я слышу все. Я сплю крепко и буду так спать, пока не услышу ожидаемое каждую минуту моего сна: "Позвать лейтенанта Самойлова!".

 Тогда я начну просыпаться. Я проснусь не сразу, я буду ждать, пока новый дневальный, заглядывая в каждую офицерскую палатку, тихо будет звать: "Лейтенант Самойлов, Вас в штаб вызывают!". Наша палатка 3-тья, но я специально выкраиваю эти 2-3 минуты для себя, ведь это – мое время!

 Во внутреннем кармане моего ОКЗК, рядом с документами лежит письмо от жены. Вчера вечером я не успел его даже распечатать. Но оно у меня есть, меня помнят, я нужен дома. Это меня согревает в моем крепком сне. Завтра днем, который наступит уже через минуту, полминуты, я его прочитаю.

 Шуршание полога палатки, тихое: "Лейтенант Самойлов, Вы здесь? Просыпайтесь, Вас в штаб вызывают!". Неспешно одеваюсь. Завтра наступило.

 P.S.  Самое интересное, что историю про бойца, отошедшего в кусты по нужде и схватившего "огромную" дозу радиации, иногда рассказывают мне в больницах знакомые и незнакомые мне чернобыльцы, бывшие там, в разные годы.

 Иногда, в их историях, он умирает в страшных мучениях, иногда получает лучевую болезнь. В первое время я спорил, рассказывал, как было на самом деле, но мне не верят – слишком все банально, а людям больше нравятся легенды.

 А правда... В науке истории есть и правда, и неправда. Неправда связана, как правило, с сиюминутным, с политическим. А, правда связана с костями и трупами. Неправду, кому-то в угоду, иногда переписывают. Переписывают много раз. А кости и кровь человеческая остаются. Это - страшная правда науки истории.

 Но, я всегда вспоминаю слова моего тестя, у которого в 37 расстреляли отца за то, что он был бухгалтером колхоза и у него был велосипед, а еще он был поляком в Украине, перед Великой войной. Страшную в своей абсолютной правде фразу произнес мой тесть – коммунист, сын репрессированного колхозного бухгалтера, мне – "демократу", когда начали реабилитировать репрессированных: "Пока вы роетесь в старых костях, кто-то шарит в ваших карманах"...

 А моя правда теперь лежит в виде моих рапортов и объяснительных, лежит в архиве Министерства обороны, лежит в архиве КГБ, лежит в архиве Прокуратуры. Правда о том, как санитар ОБХРР, в пятнистой от хлорки зеленой форме, отошел посрать в двух километрах от развала ЧАЭС, на бережок старика возле Припяти, в мае 86 и облучился. А может быть, правда была совсем не в этом.