Сказания о волках - страница 7

Мезеня пошевелился, приоткрыл один глаз, увидев черные глаза девушки, довольно улыбнулся, потянулся и сгреб ее ближе к себе.

— Давно не спишь?

— Нет, — тихо ответила Зейда.

— Успела меня рассмотреть? — на его вопрос она ответила густым румянцем, он же едва слышно рассмеялся. — Чудо мое…

После завтрака в караван-сарай пожаловал турецкий купец, с которым много лет вели торговлю пушным золотом. Чинно поговорили возле товара. Купец перетряхнул все шкуры, пересчитал, оставшись довольный качеством, отсыпал золотом. Мезеня и Зуб так же остались довольными. Решили погостить еще пару дней в городе, прикупить товары, которых нет в Сибири и пора обратно домой. Приедут уже ближе к осени. Значит, надо купить Зейде что-нибудь теплое, а уж дома справим дошку и валенки с шапкой. Будет, как принцесса ходить. Приятны и непривычны для Мезени подобные мысли.

Закупив красивые ткани, украшения и многое другое, деньги еще для стаи остались большие. Взгромоздились на верблюдов, отправились тем же составом обратно, только для Зейды пришлось покупать седло. Не вышел отец провожать в дальнюю дорогу единственную дочь. Не пожелал ей счастливого пути. Окинула девушка последний раз отчий дом, караван-сарай и выехала вместе с караваном из ворот. Никогда она больше сюда не вернется

Дорога домой всем, кроме узбечки, показалась быстрой. Всё летело в родные края — тело, душа, мысли. А вот мысли у Мезени и его нареченной оказались примерно одинаковыми: один размышлял, как мать отнесется к Зейде, а она и сама боялась этой встречи, представляя глаза женщины, когда та увидит с кем приехал ее сын. Зуб, как все остальные, мечтал о встрече с родными.

После граничного города, где они поменяли верблюдов на привычных лошадей, дорога пошла быстрей. Казалось, даже телеги двигались быстрее. Мезеня предложил, было, девушке ехать на телеге, чем трястись в седле, но она отказалась. Ей было интересно рассматривать необычную природу, которая меняется с каждым поворотом дороги.

Иногда мужчина ловил себя на мысли, что наблюдает, как она улыбается каждой вспорхнувшей птице, цветам, росшим у дорог, не жалуется на тяжелые переходы от одной ямской станции до другой. Каждый вечер он растирал ладонями ее спину через тунику, укладывая рядом с собой. Она на самом деле привыкла спать с ним в одной постели, заботиться, готовить на всю артель. Мезеня не приставал к ней, просто был нежен, жалея.

Величественные горы Восточного Саяна покрытые бархатом тайги, ошеломили своим размахом. Что она видела в жизни? Только пески. А здесь возвышались высокие горы, тянущиеся кряжами на многие мили, подпирающие облака белыми шапками среди лета. Вот и последний поворот. Слушали леса бешенный стук волчьих сердец, преодолевающих последнее расстояние до родной стаи. Гнали коней, в надежде, что потом они отдохнут на приволье.

С гомоном и улюлюканьем въехали они в становище, как герои с войны. Мальчишки высыпали горохом на улицу, едва лошадям под ноги не кидаясь. Женщины с радостными лицами встречали своих мужчин. В центре поселения остановились. Поставили телеги рядком, спешились. Кинулись родные друг к другу, обнимаясь, целуясь. Женщины не могли оторваться от своих мужчин — мужей, сыновей, отцов. Мезеня помог девушке спешиться, взял за руку и подвел к немолодой, с едва заметными сединами в черных волосах, женщине.

— Благослови нас, матушка, — преклонил он пред ней колени, опустив голову.

То же самое сделал и Зейда. Смотрела Мара на смуглую маленькую девчонку, склонившую перед ней голову рядом с ее сыном. Знать не просто так столь годов не женился Мезеня? Ждал вот такую маленькую, что из-за него ее и не видно. Судьба распорядилась на свой лад, и не Маре вершить суд над сыном.

— Поднимитесь, дети, — спокойным голосом произнесла она. — Благословляю. Идемте в дом.

Только после слов матери, поднялся Мезеня с колен, поднял Зейду и, взяв за руку, повел к дому. За спиной слышались шушукивания да перешептывания. Каждый из прибывших на свой лад рассказывал историю, происшедшую за Далекими Песками. Только Зуб знал все подробности, но поделился ими лишь с женой дома. Держа на руках годовалого Ольжатку, рассказывал своей Зорюшке все в подробностях, а она едва успевала ахать.