Скажи им: они должны выжить - страница 4

— Никто не должен знать.

— Да пусть все знают.

Сильва поглядела на него и сглотнула комок в горле.

— Ты не понимаешь, — выдавила она из себя, — совсем ничего не понимаешь. Возможно, ты вернешься. Возможно, будешь потом здесь жить. Если тебе повезет. Но нас к тому времени давно тут не будет. Теперь уходи.

— Куда?

— Куда хочешь. Только уходи.

— А ты?

Она достала из кармана камешек. Из тех, что попадаются на дне ручья.

— На, возьми. Только это от нас и останется.

— Бессмыслица какая-то. Ну давай.

Возвратившись обратно в деревню, Иво заметил, что за ним тянется след. По деревенской улице пролегли в снегу следы от ворот к воротам, и каждый мог узнать, куда ходил сосед.

Попозже Иво наблюдал из окна трактира, как снежные хлопья мельчали и уплотнялись. Напротив него сидел ортсгруппенляйтер и рассуждал об охоте. Он завел новую собаку: редкие способности, особенно пригодна для охоты на лис. Разговор шел о собаках и ружьях, пока они напивались, а потом снова о войне, о потрясающих победах. Старая Ага[2] прошла мимо окна и быстро отвернулась, почувствовав на себе взгляд Иво. Когда ортсгруппенляйтер заговорил об опасности загрязнения германской расы неполноценными расами, а Иво увидел, как медленно и тяжело ложится снег, понятно стало, что его путь в цыганское селенье легко прослеживается и отпуск у него закончился.

Через день он покинул деревню, но перед тем отдал Пьеру все деньги, какие у него были.

В июне 1942 года было новое наступление, немецкая армия продвинулась еще дальше на восток. На северном фланге войска перешли Дон, на юге армия генерала Паулюса продвинулась к Сталинграду. Бои шли жестокие и кровопролитные. В октябре Сталинград все еще не был полностью взят. Подоспели главные силы Красной армии, и в ноябре немцы оказались в окружении. Они в ноябре и в первой половине декабря еще надеялись, что их вызволят из «котла» ударом с юга или отдадут приказ прорываться. Но прорыв запретили, а попытка снять окружение провалилась. Прямо перед тем, как кольцо у Сталинграда замкнулось, Иво зацепило. Возле него взорвалась граната, разносчика пищи, которого он сопровождал, убило, кругом валялись осколки. У Иво раздробило бедро, левой руке тоже досталось и голову задело. Он долго лежал в беспамятстве и не понимал, что у него жар и что врачи пытаются сохранить ему ногу. Сначала, правда, они хотели ее ампутировать, но все же решили этого не делать и в конечном счете оказались правы. Иво сперва научился ходить на костылях, потом ходил с палочкой. В феврале сорок третьего ему сообщили, что Паулюс капитулировал, и хирург, сшивший ему ногу, поздравил его задним числом с той гранатой, благодаря которой он ускользнул из «котла» и стал, вдобавок, непригодным для фронта. Они выпили за гранату и за послевоенную жизнь. Врач повторил, что Иво очень повезло: в плен не попал, отделался всего только негнущейся ногой. В лагерях у русских почти так же скверно, как и у немцев. Самые худшие немецкие лагеря, где над входом написано: «Труд освобождает», Иво разве не слыхал? И хирург рассказал про Аушвиц и ему подобные места, где теперь приспособились убивать заключенных газом и согнали туда евреев со всей территории рейха. Только Италия, Венгрия и Румыния на это не согласились. Дерьмо — война, и рейх — дерьмо. А Иво хорошо теперь, он не сможет этому паскудному режиму полноценно служить, да и не обязан. И Иво — он надеется — языком болтать не будет. Иво его заверил и спросил про цыган: обходятся ли с ними так же, как с евреями. Врач подтвердил.

— В этом треклятом фатерланде кто не соответствует норме — не имеет права жить. А норму определяет партия…

Но вдруг он замолк и не проронил больше ни слова. Откуда-то выползло недоверие, и нашел страх. Разговор закончился, врач внезапно вскочил и вышел из комнаты. Иво все это время думал о Сильве и о камешке, но мундир, где в кармане лежал камешек, разодрала в клочья граната.

В конце февраля его выписали из госпиталя и отправили домой, в отпуск. Повсюду лежал толстым ковром снег. Пути в сторону от шоссе оказались временно непроезжими, и, если ты шел пешком, видно было лишь небо и дорогу, а между ними отдельные вертикали, будто эскизные зарисовки: древесные стволы, оконные переплеты, дверные косяки.