Сказка о злой Медведихе и волшебной Лягушке - страница 2

стр.

— Хочу сытно есть,
Хочу сладко пить,
Хочу мягко спать!

— Всё, всё для тебя сделаем, матушка, — возопили звери, — только не оставь наших малых детушек без воды!!


* * *

И началось тут.

Медведиха ничего не делает, ни о чём не беспокоится, только для вольготного променажу по лесу шляется. Пьёт за пятерых, ест за семерых, спит на пуховиках, пуховым же одеялом прикрывается.

Гнут на неё свои спины звери да пичуги лесные. Бобры-умельцы, дружные молодцы, хоромы ей ладят да амбары припасные. Лоси и козы в таёжные дали дороги топчут. Бельчата да зайцы грибочки ей сушат. Глухари да тетёры ягоду всякую, боровую да болотную, волокут... Жуки-короеды на широченном берестяном полотнище портретное обличье Медведихино выгрызают.

Певчие птицы концерты играют — славят косматый да косолапый Медведихин род.

Бьются зверюшки, счёт дням потеряли... И всё на Медведиху да на Медведиху работают. Чтоб ей, косолапой, ни дна ни покрышки!.. У самих-то гнезда не свиты, норы не прорыты, запасов на зиму — никаких... А лето-то красное на исходе!

Вокруг же разнепонятная неразбериха да несуразица: речки будто бы журчат, но где-то под землей; дожди с неба льются, а до земли не достигают... Деревья в рост не пялятся, цветы бутонцев не распущают... и только густо и рьяно попёрли повсюду обильные всходы дурной трынь-травы. И даже солнышко никого уже не радовало, потому как ни на умывание, ни на купание, ни на постирушку какую, прости господи, ни у кого в запасе-то не было ни капелечки лишней воды.

Ну всё, — в один голос решили звери, — конец света, знать-то, уже не за горами...

И лапы, и крылья у них опустились. Только кукушонка одна, слышно, надрывалася, за малюсенький свой кувшинец родниковой-то воды. Кукотала да кукотала, как заведённая: злой Медведихе долгие лета отсчитывала...


* * *

Но, однако же, выручила всех обитателей лесных, болотных да луговых, зверюшечка малая да шибко юркая — ласка.

Была у неё обязанность: перед сном у Медведихи за ушами чесать да пятки её, задубелые да заскорузлые, пощекатывать. Для разнеживающего, значит, удовольствию...

Вот и просклизнула она в неурочный час, будто нитка в иголочку, в щёлку малую, неприметную — в потаённый глухой тот чуланец, да всю тайну-то Медведихину и выведала.

Выведала, значит, да всё, как есть, зверям да птицам и рассказала, что живёт-де у Медведихи-то в тайном чуланце Лягушечка волшебная; и что держит её Медведиха в крынке с козьим молоком; и что-де ходит она туды каждый вечер да с нею шопчется... И что вся эта ворожба на лесную окрестную воду — не что иное, как Лягушонки той проклятушшой козни.

Рассердились звери: заурчали, ощетинились... А как помочь делу-то — не знают.

...Вон какая она, Медведиха-то: лик лохматый, взгляд недобрый, лапы, как грабли загребушшие...

А лисичка-озорничка хвостом вильнула, да и говорит с лукавинкой:

— Оммануть её надо, Медведиху-то.

Сказать ей надобно, мерзавке, что ехали-де по дальней дороге торговцы, да и обронили, мол, ненароком цельную жирнющую тушу мяса... Мы, мол, хотели было её притащить, да силушки-то у нас таковой нету. И что, мол, надо бы поторапливаться да поспешать, дабы сорочонки-проныры да вороньё востроглазое не расташшили бы её по кусочкам...


* * *

Как услышала Медведиха эту весточку-то, нежданно-негаданную, да шибко приятную:

— Ой, хочу мяса! — кричит. — Надоели мне все ваши соленья да варенья... Хычница, — говорит, — я, а не травоядная жвачная скотина! Хочу мяса... хочу говядины, кровушки мясной хочу пососать!

Прихватила она с собой верных своих слуг-прихлебателей — росомаху да пару волков, и припустили они напрямки, только шуркоток по лесу-то пошёл, покатился... Бежит, задыхается — разжирела от пустого-то вольготного пребывания да ничего-то неделанья.

А звери тем временем замки посшибали, двери в потаённый тот чуланец открыли — глядят: и впрямь Лягушонка в крынке с молоком полощется.

— Ах ты, мухоморова отрыжка, злыдня ты распроклятая!

А та живёхонько смекнула, что дело-то совсем уж неладно и что прямой ответ ей придётся сейчас держать перед обчеством... Первая же и заголосила, запричитала хлипким да жалостным голосишком: