Сказка о злой Медведихе и волшебной Лягушке - страница 3

— Зверушеньки вы мои, лапушки... Каюся: грех на душонку свою положила. Во всём виновата я перед вами! Выдалась же такая моя жизненная заковырина: злая Медведиха силой заставила меня наквакать всю эту ворожбу болотную да постылую. И угораздило же меня тогда плюхнуться в её распоганушшое ведро! Эх, лучше бы мне в те поры утопиться!!

Всплеснула она ладошками и чтой-то проквакала...

И зашумела кругом вода: потекли ручейки и речки, набухли дождевые лужицы. Радостно запели птицы, заплескались рыбёшки, забегали ящерки. Закопошилися кругом букашки да таракашки, запорхали, затанцевали бабочки и мотыльки.

Упросила Лягушка зверей, чтобы унесли они её в самое дальнее-предальнее болото, да и бросили бы там в самый, самый глубокий омут. Да не теряли бы они, сами-то, времечко золотое даром, а делили бы поскорее между собой превеликие запасы Медведихины.

Звери так и сделали.

Унесли они Лягушку на дальнее-дальнее болото да и бросили там в самые густые и непроходимые камыши. А та нырнула под ближайшую кочку, да и была такова.... С тех пор её никто никогда и не видывал. Медведихины же все припасы — солёные, сушёные да превкуснушшие — зверюшки поделили между собой. То-то пир горой у них пошел... То-то радость!

Три дня и две ночи искала Медведиха со своими служками-побегушками «оброненную-то» тушу мяса, да так и не унюхала, не нашла ничего. Чуть слюнями совсем не изошла. Да и как-то, уж вовсе не по-доброму, стала поглядывать на своих-то подручных. Те — потихоньку да потихоньку — в кусточки и схоронились...

На четвёртый день воротилася — едва-едва ноги волочит:

— Обманщики, воры! — кричит. — Ну, дорогие мои подсказчики, пропишу я вам сейчас пять нулей! Вы у меня стойку на ушах делать будете! Всех, всех уморю! Узнаете, как обманывать-то меня, саму Медведиху!

Глядит и не поймёт ничего: кругом ручьи текут, речушки играют, пыжатся в крутых берегах. А родничок-говорун журчит, как и прежде, из разноцветных щелистых камней бежит по галечкам, словно песенку напевает. И никакого-то на нём агромадного-прегромадного железного замка!

Кинулась Медведиха в амбары свои припасные, к закромам дубовым да кадушкам кленовым... А там — хоть шаром покати, лишь ветер озорун-гуляка одни крошки да соломинки из угла в угол переплетат. Помутилося у Медведихи-то в дурной башке, грохнулась она на землю... и ну валяться, да кататься, да от ярости-то и злобы орать на всю округу неоглядную диким-предиким голосом:

— Расхитители, воры, омманщики! По миру пустили меня разнесчастную!..

Вот так с тех пор и повелось. Только, значит, по весенней-то погожей поре вылезет медведь из берлоги худющий да голоднющий, так тут же непременно и вспомнит про прежние-то Медведихины великие припасы, кои, быть может, всю-то зимушку морозную сладко снилися ему. Ох, и орёт же он тогда — уж так-то блажмя ревёт, будто животину ему клешшами схватило. Катается по земле-то, курочит, рвёт её своими когтишшами. Тут-то все зверюшки лесные и мотают себе на ус:

— Ага, Миша проснулся!.. Надо бы теперь поосторожнее быть...

А потом всё-то летечко красное напролёт бродят, бродят медведи-то по лесам да буеракам, булыжины-каменья ворочают, буреломины да коряги перевёртывают, муравейники крутобокие да мягкушшие ворошмя-ворошат... Всё ещё, видать, надеются найти хоть кроху от прежнего-то своего богатства.

И про Лягушку не забывают. Роются на болотинах мишуки, пластами сдирают зелёный мох, скатывают его широкими «коврами», баламутят, перегребают лапами тухловатый тягучий подводный ил.

Да где найдешь её, волшебную-то Лягушку? Ведь все они большероты да пучеглазы — не различишь... Вот так-то вот и по сие время.