Сказки Эстонии - страница 10

стр.

– Сам ли ты справился, или кто тебя научил?

– Никто не учил меня, кроме моей глупой головы, – смиренно отвечал королевич.

Нахмурился старик, удалился, а королевич до вечера отдыхал да радовался.

Вечером пошёл он к хозяину за новым заданием.

– Завтра никакой трудной работы не будет, – старик говорит. – У девицы хлопот в доме невпроворот, ты ей и поможешь – подоишь чёрную корову. Да смотри: всё молоко выдои, до капельки. Не то я тебя не помилую!

Не очень-то испугался королевич, так себе сказал: «Если нет здесь подвоха, то задание лёгкое. Сам я коров не даивал, да видел, как их доят. Пальцы у меня сильные – справлюсь!»

В сон его клонило, и пошёл он к своей комнате. А там красавица поджидает, спрашивает шёпотом:

– Какое тебе задание дано?

– Помощником твоим завтра буду, подою чёрную корову.

Расплакалась красавица.

– Ах, несчастный! Да ведь из этой коровы капли молока не выжать, хоть целые сутки старайся! Пропадёшь, если меня не послушаешь! Завтра, прежде чем в хлев идти, раскали на сковородке уголья, возьми щипцы железные. Сковородку поставь перед коровой, уголья раздувай, пока огонь не полыхнёт. Спросит тебя корова, что ты делаешь, а ты скажи ей вот какое словцо.

Нашептала королевичу красавица, как чёрной корове ответить следует, – и скрылась, легче тени.

Едва небо зарозовело, вскочил королевич с кровати, насыпал угольев на сковородку, взял щипцы железные, взял ведро для молока и в хлев пошёл. Разложил костёр на полу и давай на угли дуть.

Забеспокоилась корова.

– Что это ты делаешь, сынок? – спрашивает.

– Щипцы железные раскаляю, чтобы молоко твоё выдоить.

Вздохнула корова тяжко, со страхом стала глядеть на королевича. А он сел на скамеечку, живо надоил полное ведро молока.

Только закончил – является хозяин. Согнал королевича со скамейки, сам уселся, принялся доить – да кончилось молоко. Ни капли не выдоил старик.

– Отвечай, сам ли ты справился, или кто помог тебе?

– Некому мне помогать, кроме умишка моего жалкого, – говорит королевич со смирением.

Ничего не сказал старик, быстрым шагом из хлева вышел.

До вечера отдыхал королевич, а перед сном явился к хозяину за новым заданием.

– Есть у меня стожок сенца, надобно его просушить как следует. Завтра отнесёшь сено под навес, да смотри, ежели головой дорожишь – ни единого клочка не потеряй.

Очень обрадовался королевич, что задание такое лёгкое. «С этим я уж точно справлюсь! Не надобно особых умений, чтобы стог сена под навес перетащить! – думает. – Да и не в руках ведь потащу, не на собственной спине, а повезу на телеге. А в телегу бабушку-кобылицу запрягу, а то она застоялась!»

Снова подкараулила красавица возле комнаты, снова спросила королевича:

– Какое тебе задание дано?

Рассмеялся юноша.

– Скоро я всей деревенской работе выучусь! Завтра всего-то и дел у меня, что стог сена под навес перетащить.

Задрожала красавица, словно лист осиновый.

– Ах, несчастный! Да ведь этот стог-стожище все мужчины на свете за неделю не высушат! Стóит только взять копёшку сверху, да бросить на землю, как пустит скошенная трава корни! Нет, не обойдёшься ты без моего совета! Слушай же: завтра на рассвете беги за белой кобылицей да запасись прочными верёвками. Обмотай стог, а концы верёвок свяжи и кобылице на шею набрось как поводья. Сам садись на стог сверху и начинай считать громко: раз, два, три… Спросит кобылица, что это ты считаешь, а ты ответь…

Тут красавица прильнула к королевичу, словечко шепнула ему на ухо – и скрылась, легче тени. А королевич спать лёг.

Крепок был его сон, однако ещё до рассвета пробудился королевич. Прежде всего отыскал он прочные верёвки, затем вывел белую кобылицу из стойла, оседлал и на луг поехал.

Смотрит – глазам не верит. Ничего себе «стожок сенца»! Пятьдесят телег сеном нагрузили, рядом поставили, сено в кучу свалили – целая гора получилась! Обошёл королевич эту гору раз и другой, дивясь, до чего она высока.

И стал выполнять наказ красавицы. Обмотал стог верёвками, запряг кобылицу, сам наверху стога уселся и начал считать громко. Досчитал до двадцати, видит – заволновалась кобылица.

– Что это ты считаешь, сынок? Чего это двадцать? – спрашивает в тревоге.