Сказки и легенды пушкинских мест - страница 27

Жил дед да баба.[6] Жена умерла, осталась до́цка. Дед женился на другой. Доцка была престрашная красавица у яво. Вот она [мачеха] баба невзлюбила девушку, куды хошь денься. Вот она пошла в ляса дремучие: куда-нибудь пойду — найду себе где жить. Вот она пошла по темным лесам. Вот она ишла-ишла-ишла, вот пришла она, в дрямуцым тым лясу таки хоромы, что ни в сказке сказать, ни пяром написать.

Ну, вот она как влезла в эты хоромы и пошла по всем комнатам, везде тут все очень прекрасно, прямо везде как зеркало. Она идет как хозяйка. Нет никово там нигде. Вот она забралась под кровать и легла, дожидае вецара. Вот в ноц стуцит, гремят. Вот приехало двенадцать их разбойников. И она видя: понанесли, понавезли, стали тут пить-ись вециром. Тут у их все хорошее, тут и вино всякое виногранное. Вот оны пили-ели, говорят, што русским духом тут пахне. Один поговорит и другий: „Што такое, тут онна птица только залетала“. Промеж себя и столковали, што такое. „Или старая — будем бабушкой звать, или молодая — то нянюшкуй, а ежели красная девица — будем звать сестрицей“. Оны объясняют, рады — што никто к ним сюда не проходил.

Вот она к им вышла. Им как онному она понравилась. Оны вси сказали, што будем тебя звать вси сестрица. Яны вси на яну сдалися, все хозяйство ей, все! Яны видя, што яна больно красивая. „Живи хоть сколько хочешь“. Оны на ее все бросали и отправлялись, куда им надо. Она тут готовилась, всих их дожидала, принимала.

Вот тая старуха, матка-то, стала в зеркало заглядывать, спрахывать, што, зеркало самоглянное, есть ли кто на свете красивее меня? А зеркало сказало: „Ты красива, дочь твоя красивее“. Ну вот она: „Зеркало, как бы мне найти?“ А зеркало сказало: „В темном лясу, в тайке, в разбойниках“. Вот она справилась и пошла в этот лес. Вот она там искала-искала, покуль нашла этот дом. Вот она сюда взошла. Как этой красиво казалось, так и ёй. Вот эта девушка вслыхала, что кто-то стучит, гремит — их никогда днем не было, этих разбойников, а тут слышит стук и гром. Вот она вышла и увидала, што это мать. Вот тут она ее переняла. Тут плакали-рыдали, всево было у них, уцащала и угощала, как добрую. Вот она будто с радости: „Вы со мной не пойде́те домой, а вот я вам гостинца платьеце принесла. Вы мое платьеце наденьте, я на вас посмотрю“. Вот она стала надевать. Она в тот момент — надела платье и готова — как вмерла. А эта отправилась.

Вот приезжают эты двенадцать разбойников, приезжают, заплакали, затужили, што с ей слуцилось? Вот оны говорять: „Мы яну вымоем, гроб сделаем хороший, в гроб положим“. Как стали яну мыть, платье это сдели — так она и вуста́ла. „Ох, говорить, как я уснула“. Вот оны ее тут все двенадцать целовали и миловали, взрадовались. И стали у ей выспрашивать: „Отчего ты там померла, што так слуцилось?“ Она рассказала: „Была мать пришодци, принесла мне платье. А эту-то платье заколдованное“, — она от этова платья умерла. Вот оны ее тут ругали, што вам всево достаточно платья и што зацим это платье надевала? Надо б брать, а не надо надевать.

Вот она по своей должности опять стала хозяйничать. А оны опять по своим делам: куда где ездили — туда и ездют. Вот тая опять матка спрахывае: „Зеркало самоглянное! Есть ли кто на свете красивее меня?“ А зеркало сказало: „Ты красива, а доть твоя красивее“.

Вот она уже как дорогу знала, так и пошла туда опять. Вот она опять пришла — девушка услышала, што застуцала. Она вышла, опять увидала, што мать, опять ее переняла. Опять ее уцастила и угостила. Вот говорит: „Уже я вам теперь ницаво не принесла. Принесла вам только колецко. Наденьте вы мое колецко“. Она как надела, так и умерла. И она опять отправилась — нет ей.

Вот приехало опять двенадцать разбойников. Опять нашли ону умерши. Оны опять плакали, тужили, што с ей делать. Стали опять мыть, думали оживится. Вымыли, она не оживилась. Кольца-та оны не обдумались этова снять. Вот говорят: „Не будем ону хоронить. Сделаем гроб и в саду ее повесим, будем каждый день ходить любоваться“. Там може она неделю, другую лежить, — как не