Сказки Норвегии - страница 16

Всё приготовили к свадьбе, и король сказал, что будет она столь пышна и великолепна, что о ней каждый услышит и каждый расспрашивать станет.

Когда же уселись все пировать, жених встал и пошёл на конюшню, сказав, что забыл там кое-что, надо пойти посмотреть. Придя туда, сделал он всё так, как велел жеребёнок: отсёк головы всем семерым. Сначала старшему, потом второму по старшинству и так далее, а после с великим тщанием уложил каждую голову у хвоста того тела, какому она принадлежала, и, когда всё было сделано, жеребята вновь стали принцами. Вернулся Головешка на свадебный пир с семерыми принцами, и король до того обрадовался, что и целовал его, и по спине хлопал, ну а невесте Головешка понравился пуще прежнего.

– Половина моего королевства и так уже тебе принадлежит, – сказал король, – а другую получишь после моей смерти, потому что мои сыновья, снова ставшие принцами, сами добудут себе земли и королевства.

Тут уж всякий поверит, что свадьба получилась весёлая и радостная.

Давным-давно жил-был крестьянин, у которого было много детей, вот только кормить и одевать их было совсем не на что.

А дети его были хорошенькие-прехорошенькие, особенно младшая дочка – такая милая, что глаз не оторвать.

Однажды осенью – кажется, в четверг, когда на дворе бушевала непогода, лил дождь и ветер разгулялся так, что дрожали стены их домика, – кто-то трижды стукнул в окошко. Хозяин пошёл посмотреть, кто бы это мог быть. Он открыл входную дверь, выглянул из дома и вдруг увидел огромного Белого медведя.

– Добрый вечер! – вежливо поздоровался медведь.

– Добрый вечер, – ответил изумлённый хозяин.

– Отдай мне твою младшую дочь, – сказал Белый медведь. – Если отдашь, станешь столь же богатым, сколь сейчас беден.

«Оно бы неплохо разбогатеть, – подумал крестьянин, – только надо всё-таки сперва посоветоваться с детьми».

Он вернулся в дом и рассказал детям, что предложил ему Белый медведь. Но дочка ни за что не соглашалась, чтобы Белый медведь забрал её с собой.

Тогда отец снова вышел к медведю. Но так уж ему хотелось вырваться из бедности, что не передал он гостю, что дочка ему отказала, а попросил зайти в следующий четверг, ровно через неделю, надеясь, что дочь удастся уговорить.

Целую неделю толковал он ей о богатстве, которое ожидает и её, и всю семью. В конце концов девушка с ним согласилась. Она постирала и выгладила свою одежонку, оделась, причесалась, так что, собравшись в дорогу, стала выглядеть ещё краше, чем обычно.

В следующий четверг Белый медведь явился за ответом. Получив согласие девушки и посадив её себе на спину, быстро помчался прочь.

Когда они были довольно далеко от дома, Белый медведь спросил девушку:

– Тебе страшно?

– Нет, – ответила она, – совсем не страшно.

– Держись крепко за мою шерсть, – сказал Белый медведь, – и ничего плохого с тобой не случится.

И так они и мчались – медведь и девушка с узелком у него на спине, – далеко и долго, пока не оказались возле высоченной горы. Белый медведь постучал по каменному склону, и перед ними вдруг распахнулась дверь. Медведь с девушкой оказались во дворце с множеством ярко освещённых комнат, сверкавших серебром и золотом. В просторном зале стоял огромный раздвижной стол, такой роскошный, что и сказать нельзя.

Белый медведь вручил девушке серебряный колокольчик и объяснил, что, если ей что-нибудь понадобится, она может позвонить в колокольчик, и тут же появится всё, что она пожелает.

После ужина девушку стало что-то уж очень сильно клонить ко сну. И стоило ей только дотронуться до колокольчика, как она оказалась в комнате с расстеленной кроватью, такой милой и уютной, что так и хотелось поскорее улечься на неё и сладко заснуть. На кровати лежали мягкие шёлковые подушки, занавесочки у полога тоже были из шёлка, а все вещи в комнате оказались сделанными из серебра и золота.

Девушка легла, погасила свет и вдруг почувствовала, что рядом с ней кто-то есть. Этот кто-то лежал тихо, спокойно, не шевелясь. Это был Белый медведь, сбросивший звериную шкуру. Так повторялось каждую ночь. Девушка не могла его рассмотреть, потому что он приходил только тогда, когда делалось совсем темно. А исчезал ещё до рассвета, в темноте.